Я на секунду закрываю глаза, сжимаю руль так, что побелели костяшки пальцев. Вот и ответ, почему меня всё это время не отпускало ощущение вони, хотя на бумаге отель выглядел чистенько.
– Конкретнее, – говорю глухо. – Не «куча», а по пунктам. Что удалось раскопать?
Матвей сухо кашляет – я почти вижу, как он разворачивает у себя на столе папки.
– Начнём с чаевых, – голос становится жёстче, профессиональнее. – Роман организовал свой личный «налог» на персонал. Официанты, горничные, консьержи – все, кто имел дело с наличкой. Каждый вечер люди должны были сдавать ему процент от полученных чаевых, минимум тридцать процентов. Официально это нигде не фиксировалось, естественно.
Я представляю, как мои сотрудники после смены стоят в его кабинете или у служебного входа с конвертами в руках. Злость подступает к горлу металлическим вкусом.
– Доказательства? – отрезаю. – Не рассказы обиженных.
– Есть записи с внутренней камеры, которую я поставил у него в кабинете, как вы и сказали, – продолжает Матвей. – Там несколько сцен, но одна… показательная. Гость оставил официантке пятнадцать тысяч за банкет. Девочка выходит из зала, сияет, а через десять минут сидит у Романа напротив, рыдает. Он ей спокойно так говорит: «ты же понимаешь, это не только твоя заслуга, кухня работала, бар, администратор, я вот лично договаривался…» – и забирает у неё конверт. Оставляет три тысячи, остальное кладёт в сейф.
У меня перед глазами всплывает Соня в форме. Как она смеётся детям, как вытирает столы, как считает каждую копейку на лекарства для матери. Если бы она тогда не сбежала, стояла бы сейчас в том же кабинете с этим грёбаным конвертом в руках?
– Дальше, – выдавливаю.
– Подставы, – Матвей не делает пауз, словно понимает, что лучше не давать мне времени остыть. – Несколько «жалоб» от клиентов, которые всплывали в нужный момент. Формально – гость недоволен сервисом, просит компенсацию, штрафуем сотрудника, удерживаем из зарплаты. По факту – гостям компенсировали всё за счёт отеля, а «штрафы» шли чётко мимо кассы.
– Доказали? – я чувствую, как каждый вопрос звучит резче предыдущего.
– По паре историй да, – отвечает Матвей. – Я нашёл переписку Романа с одним из постоянных клиентов. Там прямым текстом: «Оформим как жалобу, я тебе сделаю бесплатный апгрейд, а остальное мы с тобой решим». Плюс показания сотрудников. Один консьерж уже написал объяснительную: признаётся, что по указанию Романа оформлял липовые жалобы и сам лично относил «штрафы» в его кабинет.
У меня внутри что-то хрустит. Я терпеть не могу, когда меня делают идиотом. Одно дело – лезть в мой личный карман, другое – превращать мои же стандарты сервиса в инструмент вымогательства.
– И воровство? – уточняю, хотя ответ очевиден.
– Там всё веселее, – тяжело выдыхает Матвей. – Манипуляции с закупками. Поставщики завышают цены, часть разницы возвращается ему откатами. Уже есть пара счётов, которые мы отслеживаем, и показания бывшего кладовщика. Плюс исчезающие товары со склада, списания «по порче», которой не было.
Ясно теперь, почему у Романа такая текучка была среди сотрудников. Вот же… говнюк. Люди там выгорают не только из-за нагрузки, а потому что их тупо доят и подставляют.
– Мы полицию привлекать будем? – уточняет у меня безопасник.
Я бы Романа голыми руками придушил, если честно. Но управляющий должен ответить по закону. И хоть скандал будет крупный – плевать. Зато другие поостерегутся.
– Будем, но позже, – прищуриваюсь, вывернуться ему я не дам. – Но сначала ты тихо, не привлекая шума, соберёшь всё! Ясно тебе, Матвей? Всё до последней бумажки! С сутками я погорячился, конечно… Давай так, три дня. Спустя три дня ты приносишь мне всю информацию с документальными доказательствами и все неподтверждённые подозрения. Потом возьмём Романа и… пообщаемся. Сначала надо вытряхнуть из него всё самим. А уже потом решим вопрос с полицией.
Глава 31
Глеб
– Сонь, а что Мише надевать сегодня, чтобы не замёрз? – повысив голос, спрашиваю у девушки.
Она сейчас на кухне, я в детской – пытаюсь собрать детей, чтобы отвести их в садик самостоятельно.
– Простое правило, – Соня появляется в дверях, улыбаясь и вытирая руки полотенцем. – На ребёнке должно быть примерно то же, что и на тебе, плюс один дополнительный слой одежды. Так что штаны, футболка и сверху можете надеть ещё вот, рубашечку, – быстро достаёт нужные вещи из шкафа. – И кепку не забудь, а для Маши – панамку, они в коридоре.
Пока я помогаю Мише просунуть руку в рукав рубашки, Соня уже ловко подхватывает Машу, сажает её на край кровати и что-то тихо шепчет, целуя в переносицу. Девочка довольно фыркает, обнимает маму за шею, а потом тянется ко мне:
– Я сама-а-а!
Она спрыгивает на пол, упрямо усаживается прямо посреди комнаты, стягивает тапки и сосредоточенно ковыряется с липучками на кроссовках.
В коридоре начинается привычный утренний хаос. Миша, уже в кепке, крутится перед зеркалом и задаёт один и тот же вопрос:
– А где ма-сина? Твоя ма-сина?!
– Нет, на машине не поедем, – качаю головой, застёгивая ему куртку. – Пешком пойдём!
– Маси-и-ина!
–Сначала надо научиться самому молнию застёгивать, – говорю, пытаясь казаться строгим, – а то не серьёзно как-то.
– Я са-ам! Я бо-со-ой! – возмущается он, хватается за собачку молнии и с третьей попытки всё-таки справляется. Гордость у пацана такая, будто он экзамен сдал.
Соня в это время поправляет Маша панамку, та крутит головой, смотрится в зеркало. Соня поднимает на меня взгляд, устало-счастливый, и я неожиданно ловлю себя на мысли, что мне нравится эта суета – разбросанные по полке крошечные кроссовки, чужие рюкзачки с динозаврами и зайцами, запах детского крема, который тянется шлейфом от Маши.
По дороге к саду Миша скачет по каждой трещине на асфальте, оглашая двор комментариями:
– Прыг! Скок! Синий! Ка-асный! Ма-сина!
Маша идёт между мной и Соней, держась за обе наши руки и раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник.
У дверей садика Соня наклоняется к детям, поправляет капюшон Мише, вытирает Маше с щёки след от варенья, которое я не заметил. Дети на секунду прижимаются к ней, потом