Нельзя игнорировать сельское хозяйство. Пока что Россия — сугубо аграрная страна. И сделать ее индустриальной, у меня жизни не хватит. Но вот аграрно-индустриальной, может и получится.
Тут всё очень сложно, но кое-что вводить необходимо уже сейчас. Как минимум, нужна коса — для увеличения производительности сбора урожая, сбора сена для скотины. Нужно производить плуги, которые очень дороги, но при этом необходимы. Конечно же, новые культуры.
А ещё я даже готов поделиться со всем русским миром принципами пчеловодства. Правда, не сразу — сперва сам хотел бы на этом нажиться, но… государю по секрету нужно сказать. А самому думать о парафине.
В Русском государстве сейчас поле непаханое для любой промышленности. Нет производств и зеркал, и хоть какого нормального стекла для боярских усадеб. Нет производства фарфора — и это всё привозится либо из Китая, либо уже и европейские поставки имеются, а в России нет своего.
Насчёт мебельной фабрики уже идут переговоры с купцами, и в данном случае Стрелецкую корпорацию представляет дядька Никанор. Не всё же мне только работать. Однако я подготовил чертежи мебели — тех же стульев, диванов, шкафов и всего прочего, чего даже и в Европе, возможно, пока не придумали.
Очень много чего необходимо производить, чтобы Россия не стала сырьевым придатком для европейцев. Если сейчас это делать, то тогда меньше придётся ломать через колено всё русское общество. Может у меня именно такая миссия — сделать все, чтобы хоть раз в истории Россия не была в догоняющих, чтобы нас догоняли. А мы бежали бы так, что и не угнаться.
А вообще, сегодня двадцать третье февраля, а я и чарку не поднял за русскую армию. Как так?
— Прохор! Тащи меда! Пить будем! — выкрикнул я.
В комнату тут же вошел медик, которого прислал за ежечасным уходом за мной Матвеев… Что-то он хочет от меня, не спроста такая забота.
— Никак не можно, вы есть не пить.
— И есть и пить, — сказал я.
* * *
Кремль.
25 февраля 1682 года.
— Его нужно снять! Лишить сана! — кричал раздраженно государь.
Собравшиеся бояре не знали что и ответить. Царь был настойчив, требовал. Объяснить ему, что с патриархом нельзя так, Церковь, которая и без того ощущает проблемы, не может выставляться, как преступная.
— Иоаким и так отправился на богомолье, — спокойно сказал Матвеев.
Но сегодня Петр Алексеевич не слышал никого. Покушение на его спасителя, на его наставника, государь спускать не желал.
— Ваше Величество, но…
— А! Дядюшка? Решили сказать? — пренебрежительно перебил Мартемьяна Кирилловича государь.
Наступило молчание. Петр так же понял, что выглядит не в лучшем свете. Стрельчин все время говорит о сдержанности. А тут…
Петр, на самом деле, игрался со своим наставником, как это может делать только ребенок. И в тот момент, когда царь смог оценить многие новшества своего учителя, в его стреляют. И кто? Человек, который быстро признался в том, что патриарх потребовал смерти Стрельчина.
И даже не проводились больше кулачные бои. А вот эту забаву Петр сразу полюбил и не мог еще и простить, что его лишали зрелища.
— Не желаю более видеть Иоакима. Пусть все знают об этом. И с вас требую, чтобы вся Боярская Дума о том возвестила простому люду, — сказал Петр и стал ожидать, как его будет отговаривать.
Нет. Все согласились. Получалась удобная позиция — спрятаться за волю царя. При этом, бояре хотели того же. Вот только на прямую, каждый лично, боялись вступать в конфликт.
— Если с этим все согласны, так давайте обсудим поход, — поспешил сказать Матвеев.
Он-то более других хотел такой истерики Петра. Старый враг, ну или не враг, так соперник, Иоаким, скинут с вершины власти.
— Кого, государь, поставишь во главу войска? — спросил Матвеев.
Григорий Григорьевич с удивлением посмотрел на боярина Матвеева.
— Понятно же… Воеводе и быть в походе головой, — уже успокоившись сказал государь.
На самом деле, вопрос был не в том, кто из бояр возглавит поход, а что Петр отказался от идеи самолично стать во главе войска. И сейчас Матвеев показывал свою власть над царем.
Государь же показывал Артамону Сергеевичу свой разум. Ведь до того Петр хотел быть командующим в походе, а Стрельчин, чтобы его заместителем.
— Я велю доложить мне, сколь серебра потрачено и что готово с того, кабы дойти до Крыма. О воде, о порядке в войсках, припасах… — царь, теперь уже на удивление всех, требовал полного отчета.
А ведь половина денег, что получено из казны, осела в сундуках бояр. Придется сложно…
— Ну же… У меня и бумага есть и счеты. Разом сосчитаем, сколь чего нужно и что закуплено, — требовал Петр.
— Так что с патриархом, поговорим, как скинуть его? — пытался вернуть предыдущую тему для разговора боярин Долгоруков.
— Все ли слышали меня? Докладывайте! — потребовал государь.
«Нешта ты взрослеешь рано, твое величество. Может и зря люди патриарха не добили Стрельчина», — подумал Матвеев.
От автора:
В ходе антитеррористической операции, после неравного боя, я переродился и снова стою на страже закона. В новом молодом теле и другом времени. Так, погодите, что еще за РосГвардия? А куда подевалась милиция?
https://author.today/reader/501091/4717726
Глава 13
Преображенское.
14 марта 1683 года.
Мне бы уже домой отправиться, отдохнуть. Все же не таким уж и огурцом себя чувствую, особенно после присутствия на тренировках. Пусть я со своим гипсом почти и не двигаюсь, но устаю никак не меньше, чем ранее, до ранения.
А еще сегодня предстоят три часа занятий с Петром Алексеевичем, где нельзя показывать вида усталости, или болезненных ощущений.
Но в тот момент, когда я мог бы отдохнуть и набраться хоть каких сил для новых свершений, прибыл гость. Да такой, что мне пришлось на костылях лететь его встречать. Тем более, что боярин Матвеев приехал в Преображенское скорее ко мне, чем к государю. Это я сам просил об этом боярина.
И вот, пока государь следил за уроком, который преподавался его «потешным», мы имели возможность поговорить. И даже занять трапезную самого царя.
— Кто это намалевал образ? — спрашивал Матвеев, указывая на икону, от которой еще пахло красками.
— Его второе величество… э… — я запутался с титулатурой Ивана Алексеевича.
«Второе величество» звучало, как продукт третей стадии свежести, нелепо.
— Ивашка малюет парсуны так лихо? — удивился Матвеев и тут же поправился. — Ну коли освящен образ, то, и не парсуна. Освятили?
— Ну не патриарх… Митрополит