Пусть бы и учил Стрельчин Петра Алексеевича, но так, как правильно, как думает патриарх. Уж точно противником всего латинянского. Иоаким подскажет обязательно, что богоугодно, а что от Лукавого.
Усадьба полковника начиналась, как заканчивались последние строения военного городка в Преображенском. А до самой усадьбы нужно было ещё проехать немного по лесной дороге через Соколиный лес. Получалось, что часть леса даже подарены Стельчину.
Патриарх прекрасно знал эти места. Ведь он неоднократно сопровождал и Алексея Михайловича, и после его сына Фёдора Алексеевича, когда те выезжали на соколиную охоту. Владыка знал, что его звали неохотно на такие мероприятия, но никогда не смели прогонять. Он же многое запрещал, стращал карами. А последние государи были набожными, слушали пастырское слово и не кривились.
Иоаким чувствовал, что времена, когда особо почитали патриархов и они были вровень с русскими царями, могут и закончиться. Если только Иоаким даст слабину, покажет, что с ним можно разговаривать с позиции силы. Если придет грешное латинянство.
— Владыко, благослови! — завидев карету патриарха на подъезде к усадьбе, наспех одевшись, к воротам выбежал Игнат.
Именно он сегодня оставался, так сказать, «на хозяйстве». Впрочем, как и всегда за последний месяц. Наступила и уже заканчивалась страда, уборка урожая, и Игнат сам не стремился покидать усадьбу.
Ранее он так и вовсе часто ходил среди полей, разговаривал с рожью, упрашивал горох быстрее созревать, как будто от этого был хоть какой-то толк. Игнат считал, что, разговаривая с растениями, они его слышат.
Ну и пчелы. Уже восемнадцать семей, с которыми, как был убежден Игнат, он нашел общий язык и подружился. И удивительно, если в деревне поместья не было ни одного взрослого крестьянина, кого хоть раз не ужалила пчела, то Игната ни разу. А он постоянно на пасеке. Однако, наряд защитный все же одевает, когда идет выборка меда.
Патриарх благословил бывшего шута. Владыка недолюбливал Игната, помнил, какие порой шуточки тот мог произносить во время застолий. Неоднократно даже порывался приказать высечь наглеца. Вот только Алексей Михайлович, а после его сын Фёдор почитали старые обычаи, запрещающие бить за веселье.
— Дома ли грешница, что в блуде живёт с полковником? — спросил Патриарх.
Владыка был уверен, что ему тут же ответят. Привык, что паства с благоговением смотрит на своего пастыря.
— А по что она тебе, Владыко? — нерешительно, но всё-таки спросил Игнат.
Он уже стал подозревать неладное. Если бы хотел Патриарх приехать чин по чину, так сделал бы это в любой другой момент, когда хозяин был дома. Пусть бы тогда и спрашивал с Егора Ивановича. Этот точно бы ответил — даже патриарху.
Что у Аннушки с полковником особая любовь, Игнат знал. Нет, не блуд, а любовь. Да, дядька Игнат хотел, чтобы обвенчались Егор и Анна. Вот только, и без того, живут они душа в душу. Анна же… в тягости.
Но нет посланника от родителя Анны. Было письмо, что тот прибудет, но нет. Не получалось встретится ногайскому беку со своим зятем. Калмыки неожиданно встали в Поволжье, перегородив выходы ногаям. Но вот посыльного прислать можно было.
Игнат был уверен, что Стрельчин никогда бы не позволил обидеть Анну.
— Ты от чего вопрошаешь мне? Кто есть ты, чтобы вопросы задавать⁈ — разъярился Владыка.
— Так нету Анны. Как отправилась вслед за мужем своим будущим, так и нету её, — соврал Игнат. — Два дни как уже нет.
— Лжа! — воскликнул Архип, пальцем указывая на высунувшееся из окна прелестное девичье личико.
— Ах ты, холоп! Челядник! Скоморох! — выругался Патриарх и замахнулся своим посохом.
Игнат тут же сделал два шага назад, сам того не ожидая, принял стойку для рукопашного боя — такую, как учил Егор Иванович, с кулаками впереди и с чуть согнутыми ногами.
Глаза Патриарха расширились. Он понял, что кулаки-то против него. Стал задыхаться от негодования.
— Ты что? Супротив меня идёшь⁈ — выкрикнул патриарх и попятился назад.
Тут же подскочил Архип и попытался схватить Игната. Но тот сделал ещё один шаг назад и пробил в челюсть подручного Патриарха.
Архип не завалился, но пошатнулся. Тут же подбежали другие бойцы и начали избивать Игната. Они били его ногами, повалили на землю и практически втаптывали в аккуратно посыпанный песок у крыльца дома полковника Стрельчина.
Иннокентий зажмурился. Никак подобное действо не могло увязаться с тем, что сам патриарх спокойно смотрит, как избивают православного. А где же пресловутое печалование и любовь пастыря ко всей своей пастве?
В это время Анна порывалась выбежать во двор, спасти Игната. Ей дорогу преградил Прохор. Именно ему Егор Иванович Стрельчин доверил охранять самое дорогое, что есть у полковника — его женщину.
— Нельзя, Анна! Уходи через потаённую дверь! — не столько приказывал, сколько просил, может, даже умолял Прохор.
Потом он обратился к одному из бойцов:
— Никита, выведи госпожу! — приказывал Прохор.
Такое обращение резало милые ушки Анны. Но она только мельком подумала, что это что-то необычное чувствовать себя некоей госпожой. Ну где там признание отца, чтобы уже связать себя венчанием. Или… Где решимость вечно занятого Егора? Ну она же чувствует, что между ними любовь. А каждая любовь венчается в церкви. Правда не каждое венчание рождает любовь. Но у них-то все иначе, у них лучше, чем у всех.
— Быстрее, госпожа Анна! Я не могу открыть дверь и выйти к Игнату, пока ты не уйдешь! — поторопил Прохор.
Он и сам сильно растерялся, что делать. Пять бойцов из его личного десятка сейчас находились внутри дома и ждали приказа. Ну как стрелять и рубить людей Патриарха? Это же Патриарх! Но и нельзя же оставлять избитым Игната. Может он еще жив, так нужно помощь оказать. А патриарх…
Пусть входит в дом. Тут уже Анны не будет. А полковник разберется. Вера в него была, может даже больше, чем страх перед патриархом.
Дверь распахнулась, Прохор встретился с уничтожающем взглядом владыки. Но… Словно бы прививка была у молодого десятника. Он смутился, но тут же указал жестом, чтобы его бойцы забрали избитого Игната.
— Склонись и приведи ко мне Анну-срамную девицу. Грехи ее знаю, как отмолить, — громко и повелительно говорил патриарх.
— Идите и забирайте! — сказал Прохор, зло посмотрев в сторону Архипа и его людей.
Они уже обнажили сабли. Но и бойцы Прохора, каждый, был с двумя пистолетами и всячески демонстрировали оружие.
Архип протискивался мимо Прохора, который зуб точил на этого дельца с того момента, как боевой человек патриарха избил десятника.
— Прощевай, — сказал Прохор и