Ирина Дегтярёва
Иранская турбулентность
Глава первая
Тихая жизнь в Тегеране
2017 год
Наступала та часть ночи, когда вечерний смог начинал рассеиваться. Оставалось всего несколько часов затишья до рассвета, когда Тегеран загудит десятками тысяч машин, голосов, гудков. Тонкими пронзительными нитями во весь этот гвалт будут вплетены азаны муэдзинов.
Но свежесть, если и наступит, то лишь на севере города, на отрогах Точала, горного хребта, зимой белоснежного, летом — дымчато-серого. Там, за почти крепостными стенами, прячутся виллы с бассейнами.
В низине города скапливается стойкий запах выхлопных газов и неистребимой пыли. Его ненадолго смывают только апрельские дожди. Но до следующих дождей так же далеко, как до возможности переселиться на север города.
Фардин Фируз мог считать себя довольно успешным человеком. За почти тридцать лет жизни в Тегеране он смог из южных районов города перебраться ближе к центру. «Перевалил» через условную линию бедности и обрел уверенный статус среднего класса, с квартирой в шестиэтажке и машиной, пусть это и старенький иранский седан «Пейкан», серый с малиновой полосой под дверцами.
Ночью припарковаться удалось лишь через две улицы от дома. В выключенном моторе что-то пощелкивало и посвистывало. Фардин наклонился к бардачку, но не стал его открывать, пошарил под нагретой пластиковой панелью, двумя пальцами ловко выудил из потайной щели крошечный цифровой диктофон, нагревшийся, словно все еще велась запись.
Омида пришлось окучивать целый год. Нет, он не имел отношения к вопросам ядерных разработок напрямую. Разве что косвенно… Он был одним из тех ученых, кто занимался созданием способов лечения от химических поражений.
Однако Омид до недавнего времени утверждал, что эти исследования в большей степени необходимы пожарным и сотрудникам химзаводов, а не военным и гражданским жертвам войны.
Но сегодня сработал, наконец, древний как мир способ развязать язык и не менее древний армянский арцах.
Из чего они его гнали — из винограда или из тутовника, Фардин не уточнял, главное, что самогон был крепким и армянин строго соблюдал конспирацию, торгуя запрещенным в Иране алкоголем.
О да, Мовес вел себя осмотрительно, в отличие от курдского торговца, лишившегося уже двух пальцев, по количеству задержаний за незаконную торговлю горячительными напитками…
Фардина волновал не столько способ лечения химических поражений, сколько область применения данных методик и связи Омида с военными. А они есть, эти связи, как убедился сегодня вечером Фардин, трезво фильтруя подогретую арцахом болтовню начальника.
Омид уже около года возглавлял исследовательский отдел Тегеранского медицинского университета. В структуре отдела функционировали шесть секций, и для работы в двух из них требовался специальный допуск.
Фардин взвесил на ладони диктофон, решая дилемму, оставить запись в машине или отнести домой. Старенький седан — не самый привлекательный объект для грабителей и не так уж часто в их районе обчищают машины, и все же… Но и дома хранить такой компромат — риск еще больший.
Фардин ежедневно, ежечасно держал в уме возможность задержания и обыска. Нельзя давать ни малейшего повода иранским контрразведчикам. Они могут произвести арест и обыск по доносу, по подозрению, но если им в руки попадут вещественные доказательства его разведывательной деятельности, шансы выжить резко упадут до нулевой отметки.
Отправить запись по интернету и тут же уничтожить ее было бы оптимальным вариантом. Но интернет в Иране медленный, ограниченный, а стало быть, находится под строгим контролем спецслужб. Местные научились обходить препоны, но таких умельцев не слишком много, им «разрешают», но и следят за ними наиболее пристально.
Путями, проторенными местной контрразведкой, Фардин не ходил. Он предпочитал более долгие, обходные дороги, через Турцию, Венесуэлу, Сербию… Однако часто выезжать не мог. Отпуск, командировка — вот и все возможности.
Оглядев пустую ночную улицу, Фардин опустил в карман легкого пиджака диктофон. Бросил в рот жевательную резинку, которую ему сегодня утром все-таки продал назойливый мальчишка, бежавший за его машиной полквартала. Она оказалась вишневой, и, как надеялся Фардин, перебила запах арцаха, хотя и выпил-то он немного. Ему не приходилось хитрить — Омид пил за двоих.
Фардин выявил у него эту слабость к алкоголю, когда поехал вместе с ним в командировку в Турцию. Он знал, что многие иранцы ездят в Турцию и в некоторые другие страны именно за выпивкой и проводят отпуска в состоянии регулярного подпития, а то и вовсе в непотребном виде. Омид, как выяснилось, относился к первой категории. Проводил все свободное время, поддерживая легкий градус алкогольной радости…
Заперев дверь в машине на ключ, по старинке, безо всяких электронных штучек и пройдя половину пути до дома, Фардин остановился в тени огромной акации. Отсюда его не могли увидеть те двое с автоматами Калашникова, стоявшие в круге света уличного фонаря рядом с белым джипом «Ниссан».
КСИР [КСИР — Корпус стражей исламской революции — Здесь и далее примеч. автора]. Здоровенные бородатые ребята в форме стражей будут приветливы и вежливы лишь до тех пор, пока не учуют запашок водки… Хотя они, в общем, по другой части.
Сейчас стражи рыскают по городу в поисках подпольщиков, связанных с заграницей — азербайджаном, Саудовской Аравией, Израилем, Великобританией.
С 2005 года произошло одиннадцать терактов, около двадцати офицеров и рядовых КСИР погибли. Вполне обоснованно, что они усилили патрули, только Фардину это не по душе. Не ночевать же в машине. Бредущий ночью по пустынной улице человек вызовет у стражей интерес.
Документы у Фируза в полном порядке, но запашок алкоголя, смешанный с ароматизатором вишневой жвачки, — это уже повод для задержания и позорного телесного наказания плетью или палкой. Но что еще хуже — тюрьма на месяц или два. Фардин знал, тюрьма для него — это критическая точка на графике его существования в Тегеране. Второй раз заключения он не выдержит.
Фардин никогда не забудет ту жуткую ночь 1990 года, когда пришли его арестовывать, выбив хлипкую дверь в квартире дяди Ильфара. Как страшно кричала бабушка. С растрепавшимися седыми волосами она стояла посередине комнаты в ночной рубашке и босая. Фардина повалили на пол, лицом вниз, и все, что он видел — ботинки чужаков и бабушкины ступни, одутловатые, в фиолетовых прожилках, такие нездоровые и натруженные за прожитые годы.
В тот момент в голове жужжал целый рой мыслей, и все они жалили нещадно — он не ожидал столь стремительного развития событий и… провала. Однако, несмотря на страх