Едва такой же участи не подвергся бывший начальник Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко. Уголовный преступник, выпущенный из тюрьмы, взял несколько солдат и повел их для ареста Кошкина, как называли преступники Москвы и Петербурга Кошко. Звонок. Еще в халате, Кошко лично открывает дверь, через которую появляется голова преступника, радостно восклицающего: «А вот и он сам, его превосходительство господин Кошкин!» Кошко арестовывают, обкрадывают, по дороге афишируют его личность и избитым, с пробитой головой и в изорванной штыками шубе, приводят как арестованного в помещение Государственной думы.
Много в эти дни погибло людей, которые могли бы быть полезными родине. Гибли в особенности массами флотские офицеры, из которых каждый представлял собой часть сложного аппарата морских сил, столь необходимых тогда в Балтийском и Черном морях. Их избивали пьяные матросы, деморализованные и представлявшие собой разнузданную сволочь.
С фронта тотчас же стали поступать сведения о развале армии. Братание, нежелание воевать, оскорбление и аресты офицеров стали массовыми заурядными явлениями. А Петроград слал приказы за приказами, санкционированные военным министром: о неотдании чести офицерам, о немедленном сформировании войсковых комитетов, о снятии с офицеров флота погон, об упразднении дисциплинарных взысканий для нижних чинов, сохраняя таковые для офицеров, и т. д. и т. д. Тюрьмы стали наполняться офицерами и специалистами, руководящими работами на заводах. Вот во что обратилась русская армия в руках Временного правительства и Верховного главнокомандующего социалиста-революционера Керенского! Всякому стало ясно, что русской боеспособной армии не стало, а провозглашаемый с пафосом лозунг «Война до победного конца» был блефом, бросаемым ораторами на митингах.
А.Ф. Керенский
Один из видных членов Временного правительства России, занимавший должность министра юстиции, военного и морского министра, а также возглавлявший его как министр-председатель с июля по ноябрь 1917 г.
Можно полагать, что это делалось для союзников, чтобы они прониклись доверием к русской революции и ее вождям. Аппарат государственного управления тотчас же был разрушен до основания, сдерживающих начал в массе русского народа не оказалось. Временное правительство в состоянии было только ослаблять удары разрушения и убийств. Члены его метались из стороны в сторону, обезумев от происходящего, и сдали свои позиции, постепенно уходя из состава кабинета.
Образовалось социалистическое правительство во главе с тем же Керенским, причем в состав его вошел хотя и социалист-революционер, но разделявший взгляды Ленина и других его сообщников о прекращении войны на пораженческих началах, изложенных в резолюции съезда в Циммервальде, которую он, Чернов, и подписал.
Департамент полиции и охранные отделения сделались как бы центром внимания и Временного правительства, и Совета рабочих депутатов. На ловлю жандармских офицеров, секретных сотрудников и лиц, соприкасающихся с ними, затрачивались колоссальные средства, силы и энергия. Пресса целые столбцы и даже издания посвящала отдельным лицам и эпизодам по существу совершенно бледным и ничтожным. В основном только и делали, что громили охранников и полицию, так что складывалось впечатление, будто революция была необходима лишь затем, чтобы свести счеты с ненавистным политическим розыском. И действительно, счеты были сведены и попутно разрушен аппарат военной разведки арестом очень серьезных разведчиков, которые работали в пораженческом лагере и освещали революционно-шпионскую организацию Ленина.
Не было тюрем в империи, где не находилось бы в заточении жандармов, полиции, администрации и разного рода агентов власти. Той же участи подверглись правые политические враги социалистов.
Арестован был и я.
В комнаты ворвались человек около двадцати вооруженных солдат под начальством молодого офицера. Кстати сказать, последний, как оказалось бывший студент, держал себя весьма корректно, но и в его выразительных глазах я прочел скорбное сочувствие, быть может, в предвидении моей грядущей судьбы.
Этот офицер по телефону из моей квартиры доложил доктору Юрьевичу о моем аресте и получил приказание — доставить меня на допрос в следственную комиссию, заседавшую в здании Государственной думы.
Взобравшись на платформу грузовика, я увидел себя со всех сторон окруженным солдатами с ружьями наперевес. При тряске тяжелого автомобиля по снежным ухабам штыки направленных на меня солдатских винтовок касались моего пальто. Было очень приятно!
По дороге из полумрака слабо освещенных улиц иногда раздавались крики: «Товарищи, куда едете, кого везете?» Конвоиры отвечали о том, кто я, затем следовали нелестные комментарии.
В.Н. Крохмаль
Участник революционного движения в Российской империи с 1890-х гг. Социал-демократ, после II съезда РСДРП — меньшевик
Наконец, приехали в Таврический дворец. Меня повели по длинным коридорам и обширным залам для «регистрации» и получения какого-то ордера.
Я нес в руках взятые с собой два небольших чемоданчика, но их неожиданно вырвал у меня встречный солдат со словами: «Дай я их снесу».
Поднявшись на второй этаж, на большой площадке перед дверью одного из кабинетов мне сказали остановиться. Здесь стоял большой письменный стол, покрытый зеленым сукном, ярко освещенный электрической лампой. Я сел в кресло и в ожидании дальнейшего продолжал читать начатую дома книгу. Через несколько минут явился какой-то брюнет в сопровождении солдата и, поставив последнего в некотором от меня расстоянии, сказал ему шепотом: «Внимательно смотрите за арестантом».
И теперь я представляю себе мое тогдашнее состояние: абсолютное спокойствие, тупое безразличие, восприятие, со всеми деталями, происходивших на глазах фактов и обостренный до последней степени слух.
Долго еще пришлось ожидать, пока не позвали в следственную комиссию. Меня провели в кабинет, смежный с двумя обширными комнатами, в которых содержались подобные мне арестанты. Председателем допрашивавшей нас комиссии был социал-демократ В.Н. Крохмаль, по одну сторону от него сидел генерал-лейтенант военно-судебного ведомства, а по другую — член Петроградской судебной палаты.
Почтительные позы этих двух чинов комиссии и их осторожный шепот «на ушко» Крохмалю указывали на то, что передо мною крупный сановник Временного правительства и