Пока Дэвис произносил традиционную молитву с собственными дополнениями, Джо поднялся на специально установленный ящик и открыл дверцу фонаря. Когда прозвучало «аминь», он поднес к фитилю зажженную спичку, и миссис Богл запела:
Мы пойдем в свете, прекрасном свете,
Пойдем туда, где ярко сверкают капли росы милосердия,
Где свет окружает нас и днем, и ночью,
Где Иисус – свет этого мира.
Все люди смотрели на фонарь и пели, пели, пели, пока не пересохло горло и пока фантазия для слов и мелодий не иссякла. А тогда все отправились к столам.
Той ночью в постели Джоди спросил:
– Ну как, детка, каково это – быть женой мэра?
– Неплохо, наверное… Но тебе не кажется, что для нас это такое напряжение?
– Напряжение? Ты говоришь о готовке и встрече гостей?
– Нет, Джоди, просто мы больше не можем нормально жить друг с другом. Ты постоянно чем‑то занят, что‑то делаешь, решаешь, а я просто отмеряю время. Надеюсь, скоро это кончится…
– Кончится?! Да я даже еще не начал. Я с самого начала говорил тебе, что стану большим человеком. Ты должна радоваться, потому что и ты тоже станешь важной женщиной.
Джени ощутила ледяной страх. Ее охватило чувство страшного одиночества.
Очень скоро Джени начала ощущать влияние почтения и зависти. Жена мэра вовсе не была обычной женщиной, как ей когда‑то казалось. Она спала с начальником и в представлении людей являлась его частью. Она не могла душевно сблизиться с другими женщинами. Особенно заметно это стало, когда Джо заставил людей прорыть перед магазином дренажную канаву, чтобы осушить дорогу. Тогда в городе начали шептаться, что времена рабства ушли в прошлое. Но все же мужчины выполнили задание.
В Джо Старксе было что‑то такое, что заставляло весь город ему подчиняться. Нет, это была не физическая сила – мощными кулаками он похвалиться не мог. Да и массивностью особой не отличался. И более грамотным, чем остальные, его тоже нельзя было назвать. Но его слушались беспрекословно. Под его взглядом люди склонялись, а каждый его шаг делал его авторитет все более ощутимым.
Взять, к примеру, его новый дом. Он был двухэтажным, с верандами, балясинами и всем таким. Остальные дома напоминали хижины прислуги вокруг большого хозяйского дома. В отличие от всех остальных жителей города, Джо не перебрался в новый дом, пока его не выкрасили – и внутри, и снаружи. И посмотрите-ка, как его выкрасили – в яркий белый цвет! В такой же белый, каким были выкрашены дома епископа Уиплла, У. Б. Джексона и Вандерпула. В городе только о нем и говорили. Джо стал мэром, почтмейстером, землевладельцем, хозяином магазина. Он купил себе стол, как у мистера Хилла или мистера Гэллоуэя в Мейтленде, и вращающееся кресло. Джо покачивался в нем, курил сигары, говорил очень тихо – и люди робели перед ним. А еще он сплевывал в золотую вазу – любой был бы рад поставить такую на стол в гостиной. Говорили, что такая плевательница была у хозяина банка в Атланте. Ему не приходилось подниматься и идти к дверям каждый раз, когда захочется плюнуть. И на пол он тоже не плевал. Джон пошел дальше – он купил небольшую дамскую плевательницу для Джени! Люди недоумевали, потому что большинство женщин просто нюхали табак, а если было нужно, то прекрасно обходились консервными банками и не нуждались в специальных плевательницах. Мало того, что белые вели себя по-особенному, но теперь один из них стал вести себя точно так же, и это изумляло. Все равно что увидеть, как твоя сестра превращается в аллигатора. Что‑то знакомое – и в то же время чужое. Да, конечно, город уважал Джо Старкса и даже восхищался им. Но все же каждый, кто достигает власти и богатства, обречен на ненависть. И когда на собраниях кто‑то выступал и говорил: «Наш любимый мэр», это были лишь слова, которые все произносят, но в которые никто не верит по-настоящему. Это все равно что «Бог повсюду». Не более, чем фигура речи.
Время шло, и благодеяния, оказанные Джо городу, тускнели. Пока он занимался своими делами, люди сидели на веранде его магазина и сплетничали. Однажды Джо поймал Генри Питтса с повозкой, груженной его тростником, отобрал груз и выгнал Питтса из города. Некоторые считали, что он не должен был так поступать. У него и без того всего много. Но пока Джо Старкс сидел на веранде, никто и слова не сказал. А вот когда из Мейтленда доставили почту и Джо ушел в дом, чтобы разобрать ее, все заговорили.
Уверившись, что Старкс его не слышит, первым начал Сим Джонс.
– Грех и позор выгонять беднягу вот так вот… Цветные не должны быть так жестоки друг к другу.
– А я так не думаю, – резко ответил Сэм Уотсон. – Пусть цветные научатся работать, как все остальные. Никто не мешал Питтсу самому посадить тростник. Старкс дал ему работу – а чего еще он хотел?
– Я это знаю, – кивнул Джонс. – Но, Сэм, Джо слишком уж суров с людьми. Все, что у него есть, он получил от нас. У него же не было этого всего, когда он сюда приехал.
– Да, но этого не было и ни у кого из нас, когда он приехал. Надо отдать ему должное.
– Но, Сэм, ты же видишь, что он задается и командует всеми! Ему нравится, что люди подчиняются каждому его слову.
– Когда он с тобой говорит, кажется, что в его руке хлыст, – подхватил Оскар Скотт.
– Он – словно вихрь среди бриза, – кивнул Джефф Брюс.
– Если уж говорить о ветре, то он – ветер, а мы – трава. Мы сгибаемся под каждым его дуновением, – согласился Сэм Уотсон, – но мы нуждаемся в нем. Если бы не он, город никогда не появился бы. Да, он любит быть начальником. Некоторым нужны трон и корона, чтобы почувствовать свое влияние.
– Что мне в нем не нравится, так это то, что он говорит с неграмотными людьми словно по-писаному, – пожаловался Хикс. – Любит показать свою образованность. Глядя на меня, этого не скажешь, но я учился у пастора в Окале и получил хорошее образование. Если бы Джо Старкс был там, ему бы не одурачить их, как он одурачил нас.