Глеб смеётся.
– Мишка сегодня пытался объяснить мне по видеосвязи, что «первый класс – это вообще не серьёзно, когда у тебя дома такая команда». – Муж бросает на меня короткий взгляд. – Сказал, что на занятиях по математике ему «скучно, потому что там всё понятно», а вот Катю с Костей догнать труднее.
– Вся в отца логика, – фыркаю. – В цифрах разберётся, а в том, что младшим тоже иногда хочется внимания, – не сразу.
Он кидает на меня виноватый взгляд, но в глазах – улыбка. Потому что мы оба знаем: внимания всем хватает. Пять лет назад я боялась, что просто физически не смогу разорваться между больницей, двойняшками, своими страхами и этим мужчиной. Сейчас мы разрываемся вдвоём – и почему-то получается жить.
Между обсуждением завтрашнего совещания и Мишкиной контрольной по русскому я краем глаза смотрю на мужа. Седых волос у висков стало чуть больше, морщинки у глаз – тоже. Но это те самые «лучики», от смеха, от прищуренного взгляда, когда он смотрит на детей. Я протягиваю руку, дотрагиваюсь до его пальцев на коробке передач.
– О чём думаешь? – спрашивает он, не отрываясь от дороги.
– О том, что я тебе благодарна, – честно отвечаю. – За то, что тогда ты не отпустил меня.
– Я тебя вообще никуда не отпускаю, – он сжимает мою ладонь. – Максимум – в командировку. И то под присмотром службы безопасности.
– Вот и объясни потом детям, почему мама не может спрятаться от них хотя бы в душе на пять минут, – смеюсь.
Дом появляется за поворотом – тёплый свет из окон, знакомый силуэт дерева у ворот, детские велосипеды под крыльцом, разбросанные так, будто их бросили на полном ходу. Я выдыхаю и понимаю, что усталость часа в пути куда-то делась.
– Мама! Папа! – на крыльцо выскакивает Мишка, как всегда первый. Сын так резко тормозит у ступенек, что чуть не уезжает носком кроссовка дальше, чем положено. – Мы уже всё приготовили! Почти! Почти всё!
Он с разбегу врезается в Глеба, прижимается к нему, потом повисает у меня на шее. Я едва успеваю перехватить букет, чтобы не утопить в розах собственный нос.
– Миша, аккуратнее, – раздаётся спокойный голос Маши. Дочка выходит следом, более степенно, как маленькая взрослая. – Ты же знаешь, что папе тяжело тебя ловить, когда у него в руках цветы.
Она уже не тот тоненький бледный ребёнок, который сжимал мою руку в коридоре онкоцентра. Щёки порозовели, волосы отросли и блестят в лучах вечернего солнца, на носу пара веснушек. В руках – аккуратная картонная папка, испещрённая наклейками.
– Это что? – киваю на папку.
– Ничего, – Маша загадочно улыбается. – Сюрприз. Потом.
Из-за её спины буквально вываливаются на крыльцо младшие. Костя и Катя – наши второй комплект двойняшек – несутся, держась за руки, и по дороге умудряются поссориться, кто первым поцелует маму.
– Я первый! – возмущается Костя.
– Нет, я! Я девочка! – не остаётся в долгу Катя.
В итоге они оба впечатываются мне в бока, прижимаются, шмыгают носами. Запах детского шампуня, чуть влажные после ванны волосы, и такое ощущение, что меня одновременно обняли четыре маленькие вселенные.
– Ну-ка, марш в дом, – Глеб хлопает в ладони, делая вид, что строгий. – У нас ещё ужин не готов.
– Готов! – с кухни высовывается Галина Степановна, наша вечная няня и ангел-хранитель. – Всё уже остывает, пока вы на крыльце обнимаетесь.
Она улыбается так, будто этот хаос – лучшее, что могло с ней случиться на пенсии. Её любящее «мои золотые» раздаётся уже из глубины дома, куда дети уносятся со скоростью урагана.
Ужин проходит шумно, как и все наши семейные ужины.
Костя с Катей спорят, кто быстрее проплывёт дорожку в бассейне. Глеб, изображая строгого тренера, заставляет их сначала доесть суп, а потом уже делить рекорды. Катя с серьёзным видом объясняет, что «бабушка Галя сказала, что морковь полезна для зрения, а ей надо хорошо видеть, куда она плывёт».
Мишка рассказывает, как они с другом из класса делали проект про космос, и одновременно пытается под столом ногой подталкивать Машу, чтобы та не начинала рассказывать про его опоздание на урок. Маша выдерживает паузу, вздыхает и всё-таки сдаёт брата:
– А ещё Миша сегодня опять забыл сменку в шкафчике. Мария Сергеевна сказала, что «будущему академику» неплохо бы научиться собранности.
– Никакого будущего академика, – бурчит Миша. – Я буду тренером. Или директором отеля. Или как папа.
– Вот именно, – вставляет Глеб. – А папа никогда не забывает сменку.
– Потому что у папы нет физкультуры, – не сдаётся сын.
Мы смеёмся. Я ловлю на себе быстрый, тёплый взгляд мужа, и сердце на секунду сжимается. Старшие двойняшки вот уже пять лет в ремиссии, и каждый такой вечер для меня как маленький личный праздник. Из-за лечения они пошли в школу на год позже, чем могли бы, но мне всё равно. Главное – что они здоровы, что бегают, спорят, забывают сменку, рвут колготки на переменах и жалуются на домашку. Всё остальное приложится.
По Косте с Катей вообще не скажешь, что они родились почти на два месяца раньше срока. Крепкие, шумные, оба мы уже записали в секцию плавания – благо бассейн недалеко от дома. Костя любит соревнования, Катя – красивую форму и медали, которые звенят в руках.
Няня теперь у нас одна – но лучшая. Галина Степановна хоть и в возрасте, но всё такая же бодрая. Она успевает и ужин приготовить, и уроки проверить, и сказку на ночь прочитать, если мы задерживаемся. Когда младшие, хихикая, пытаются спрятать кусок пирога в карман, она одним только взглядом заставляет их аккуратно положить всё обратно на тарелку.
К вечеру дети, как всегда, затихают не сразу. Нужно обязательно устроить «прощальный концерт»: Маша читает стихотворение, где-то на третьей строке сбивается, краснеет, но всё-таки дочитывает до конца. Мишка сопровождает её тихим фальшивым напевом, изображая музыкальное сопровождение.
– Это вам, – Маша протягивает нам свою папку. – Тут… ну, это наш семейный альбом. Я сама клеила.
Внутри – распечатанные фотографии, рисунки, детские подписи: «первый день в школе», «первый заплыв Кати», «Миша и Костя строят корабль», «мама на работе», «папа спит на диване» (на этой фотографии Глеб выглядят особенно внушительно, с котом на груди и двумя младшими поверх одеяла).
Я перелистываю страницы, и в каждом снимке – маленький кусочек пути от той ночи в гостиничном люксе до этой веранды, до этих крупных детских букв.
– Спасибо, зайки, – шепчу, обнимая старших. – Это лучше любого подарка.
Глеб только молча кивает и быстро, почти незаметно проводит ладонью по глазам.
Наконец мы укладываем всех – по своим кроватям, с привычными ритуалами: Катя без сказки не заснёт, Косте нужно «пять минут полежать рядом», Миша требует «ещё один вопрос из учебника по окружающему миру», Маша просит проверить, закрыт ли дневник.
Когда двери детских наконец захлопываются, дом наполняется редкой для него тишиной.
Мы с мужем устраиваемся на нашей любимой веранде. Вечер тёплый, но не жаркий, за садом гудят далёкие машины, над головой – чёрное небо с несколькими звёздами, которые удаётся разглядеть сквозь городскую засветку.
Я поджимаю ноги под себя, укрываюсь пледом, принимаю из рук Глеба кружку чая и чувствую, как усталость дня наконец догоняет. Усталось приятная, плотная – от того, что сегодня всё было не зря.
– Ну что, госпожа замгендиректора, – чуть насмешливо тянет Глеб, устраиваясь рядом и притягивая меня ближе, – счастливы?
– Очень, – честно говорю. – У меня лучшая работа, лучший муж и лучшие дети на свете.
– Скромность – твоё второе имя, – улыбается он. – Хотя насчёт детей не спорю.
Я молчу, прижимаясь к нему щекой. Последние пару лет я успела сделать то, о чём раньше только мечтала: всё-таки закончила университет, пусть и заочно, и теперь официально работаю не просто «Софья с ресепшена», а управляю проектами в его сети отелей. Иногда мне до сих пор страшно заходить в переговорную, где сидят серьёзные люди, и помнить, что я – часть этой команды. Но каждый раз, когда я сомневаюсь, Глеб просто сжимает мою руку под столом – и этого достаточно.