Взгляд Вильгельма, остановившийся на мне, сделался нечитаемым.
Он не пытался разглядывать меня сально и требовательно, но и отворачиваться не спешил, словно сам не понимал, что теперь следует предпринять.
Ничего не стоило бы подойти. Сделать всего несколько шагов вперёд, и ни он, ни я уже не отвертелись бы.
— Простите, — он пробормотал это единственное слово едва слышно и скрылся за широким кустом.
Глава 7
Ноги подкосились, и я опустилась на траву, прижимая ладони к пылающим щекам.
Сердце колотилось почему-то в горле, и было невыносимо стыдно.
А ещё хотелось закричать.
Я чувствовала себя потерянной и загнанной, потому что даже не подумала изобразить неловкость.
Потому что сбитый с толку Монтейн мог не заметить, но я знала, как быстро сделались твёрдыми и выпуклыми мои соски́.
Всего-то и нужно было — списать это на воду и ветер. А ещё на неожиданность.
Да только незнакомое мне до сих пор томление в теле намекало, что всё это ложь.
Он просто ушёл, так легко пренебрёг тем, что увидел, хотя точно знал, что долго уговаривать меня не придётся.
Вслед за коленями начинали дрожать руки, но я заставила себя встать, и, почти не чувствуя земли под ногами, всё же дойти до озера.
Вода обещала всё смыть.
Всё — включая это смятение и желание упасть до того, чтобы его окликнуть.
Даже на небольшой глубине озеро оказалось приятно прохладным, и я нырнула в него, полностью скрываясь под водой, а после тряхнула головой и поплыла.
Какая тонкая выходи́ла ирония — в родной деревне много было тех, кто желал получить меня. Взрослые мужчины, мечтающие тайком предаться греху с нечистой рыжей девкой. Мои ровесники, для который хотя бы коснуться меня было достижением. В то время как у девушек начали появиться определённые предпочтения и они стремились доставить радость потенциальным женихам, позволяя трогать себя, я избегала подобного и не видела в этом ничего дурного.
Теперь же мужчина, к которому я потянулась сама, меня отталкивал.
Над этим было впору посмеяться, или же сразу поплакать.
Пока Монтейн был просто инструментом, принять его отказ было проще.
Когда он неожиданно для меня самой вызвал во мне незнакомые доселе чувства и желания…
Я постаралась плыть быстрее, отгоняя непрошеные мысли о том, как это могло бы быть.
Сумел бы он в самом деле заставить меня терять голову?
А, впрочем, я уже её теряла.
Во второй раз уходя под воду, я могла лишь приказать себе успокоиться и начать мыслить трезво.
Это тоже не помогло.
Само воспоминание о Монтейне вызывало такую внутреннюю дрожь, что мне делалось жутко.
Завораживать меня, располагая к себе, ему не было никакой нужды.
А я могла бы выбрать любого мужчину в любом трактире для своих целей.
Или же я просто хотела забыться с ним хоть ненадолго? Позволить себе минуту слабости перед прыжком в омут?
Как бы там ни было, он ушёл, а значит, обольстительница из меня получилась никудышная.
А ведь мать говорила, что в каждой женщине это есть. Что это даровано нам само́й природой.
С такими талантами мне будет нечего делать там, куда я направлялась. Стать посмешищем, разве что.
«Хоть бы и так».
Стиснув зубы, я развернулась и поплыла обратно.
Пусть собственные желания относительно барона и вызывали у меня оторопь, нужно было срочно привести разум и чувства в порядок, и последняя мысль пришлась очень кстати.
Если я не возьму себя в руки, останется только вернуться сюда и утопиться в этом озере, а этого мне отчаянно не хотелось.
Хотелось жить.
Найти свой домик у леса и нелепого толстого щенка.
Быть может, соблазниться рассказами Чёрного Барона, и в память о нашей встрече тоже отправиться в дальнее путешествие. Даже обосноваться там, где меня никто не знает.
Для того чтобы хоть что-нибудь из этого в самом деле произошло, сейчас нужно было остаться хладнокровной. Вернуться к Вильгельму и вести себя как ни в чём не бывало.
Как будто не дрожала на берегу из-за него.
Нырнув в третий раз, я высунулась из воды, чтобы удостовериться в том, что его на берегу не видно, и в ужасе замерла.
Монтейна не было.
Я не видела ни его, ни наших лошадей, ни своей одежды.
Берег остался всё таким же, приветливым и зелёным, да только берег этот был другим.
Увлёкшись своими мыслями, я заплыла слишком далеко, потом неправильно выбрала направление, и как закономерный итог — заблудилась.
Опустившись в озеро по подбородок, я попыталась справиться со страхом.
Озеро — не море, которого я даже никогда не видела. Это оно, по слухам, было больши́м. Здесь же уплыть на противоположную сторону я просто не могла.
Значит, нужно постараться определить направление, узнать хоть какой-нибудь куст…
Или просто выбрать подходящий.
Ноги начинали уставать, а значит, выбираться на сушу нужно было как можно скорее.
В самом крайнем случае я могла бы просто закричать и позвать Монтейна, но так позориться перед ним не хотелось. Достаточно было уже той сцены, которая предшествовала моему купанию.
Чуть правее того места, на котором я замерла, виднелся густой орешник, и я поплыла к нему, справедливо рассудив, что там смогу хотя бы немного обсохнуть и решить, что делать дальше. Не идти же куда глаза глядят в таком виде.
Тёплая трава показалась мне особенно шелковистой и нежной. Сев на неё, я отжала волосы, а после, подтянув колени к груди, осмотрелась.
Ни лошадей, ни человека слышно не было.
Неужели я, сама того не заметив, забралась так далеко?
Можно было либо сидеть на месте и ждать, когда Вильгельма насторожит моё длительное отсутствие и он отправится меня искать.
Либо на свой страх и риск выглянуть из-за кустарника и попытаться вспомнить дорогу.
Просить помощи у обитателей озера я не умела, да и не хотела. Ни к чему колдовать, если можешь решить проблему, не прибегая к колдовству.
В моём случае любая связь с потусторонним существом была рискованной, поэтому я, вздохнув, поднялась и направилась к противоположную от озера сторону.
Идти совсем голой было чудовищно неловко, поэтому я перекинула мокрые волосы вперёд, чтобы они прикрыли хотя бы грудь.
Если это называлось очищением от страхов и грязи…
— О-го-го! Макс, ты только посмотри!
Чуть шепелявый громкий смех раздался позади меня, и я едва не подпрыгнула на месте, развернулась и остолбенела.
Под одним из кустов расположились двое мужчин.
Они были полуодеты, кое-как выстиранные