Арсений Петрович
Ещё в тот момент, когда Ирэна робко постучала в дверь моего кабинета, я знал, о чём пойдёт речь. Знакомое тягостное предчувствие сковало грудь — бедная, беззащитная девочка вновь была напугана и искала спасения в стенах моего кабинета, как это бывало десятки раз за все эти годы.
Впрочем, такая ли уж она теперь беззащитная? Та ли она, что тринадцать лет назад, потерянная и оглушённая горем? Время, неумолимое и безжалостное, летело с такой скоростью, что от него слезились глаза. Порой мне казалось, что всё это было лишь вчера: в этом самом потрёпанном кожаном кресле, которое с тех пор видело столько детских слёз, сидела крохотная, подавленная горем малышка. Она не рыдала навзрыд, нет, она плакала горько и безнадёжно, беззвучно, а её плечики мелко вздрагивали. И самое страшное — она старательно, как умеет только невинная душа, пыталась найти в себе причину тому, почему от неё в очередной раз отказались потенциальные родители. «Я плохо себя вела? Я что-то сказала не так?» — читалось в её влажных глазах. Уже тогда, в той шестилетней девочке, в глубине её детского, ясного взгляда, затаилась тень глубокой печали — тень, которая не исчезла и по сей день. Если бы она только знала, что дело было совсем не в ней…
Я полюбил эту малышку всем сердцем. И все эти тринадцать лет я, как мог, скрашивал её одиночество, пытаясь стать тем маяком в тумане её детских страхов, тем единственным человеком, которому она могла бы доверить все свои тайны. На это ушли годы терпения, тихих разговоров за чашкой какао, совместного чтения книг и борьбы с ночными кошмарами. И вот сейчас, глядя на её смущённую фигуру в дверном проёме, я не сомневался — она придёт, сядет в это кресло и выложит мне всё.
Ах, если бы я мог остановить время. Но, к сожалению, неизбежное близится, и совсем скоро жизнь этого прекрасной юной девушки кардинально изменится.
Да, сейчас передо мной, в этом стареньком кресле, сидела уже не та шустрая малышка и даже не угловатый колючий подросток, бросающий дерзкий вызов всему миру. Как бы больно ни было осознавать, но теперь это уже взрослая девушка, которой совсем скоро предстоит выйти в самостоятельную, полную подводных камней жизнь. Настолько скоро, что она даже сама об этом не подозревает.
Ирэна сбивчиво рассказывала обо всех изменениях, которые с ней произошли в последний год. Она заметно волновалась. Это можно было определить по тому, как пылало её лицо, руки нервно теребили шнурок на кофте, а в глазах вспыхивали едва различимые искорки. Я слушал сбивчивый рассказ, внимательно за ней наблюдая. Как же она была невероятно, до дрожи, похожа в этот момент на свою мать.
Та же осанка, наклон головы, движения, мимика, даже голос был до невероятного похож. Она так же хмурилась, смеялась, удивлённо вскидывала брови. Её волосы… Такого оттенка я больше не видел ни у кого из женщин за всю свою жизнь. Мать Ирэны была моей первой, единственной, но, к сожалению, безответной любовью. Когда Даяны не стало, я поклялся спасти жизнь её дочери, чего бы мне это ни стоило. Все эти годы заботясь о малышке, я пытался таким образом залатать и свою душевную рану. Со временем боль утраты притупилась, но сердце всё ещё судорожно сжималось при каждом воспоминании о той, которую уже не вернуть.
— Арсений Петрович, вы меня слушаете? — погрузившись в свои мысли, я не заметил, что Ирэна давно умолкла, и в комнате повисло напряжённое молчание, а она, затаив дыхание, ждала от меня ответной реакции — совета, утешения, простого кивка.
— Да-да, прости. Просто немного задумался, — я отвернулся к окну, украдкой смахивая предательски блеснувшие слезинки. Видеть её такой, наполненной смятением и страхом, было невыносимо больно.
— Знаю, в такое трудно поверить, но вы же не считаете меня сумасшедшей, как все остальные? — судя по тому, с какой тревогой в голосе девушка задала вопрос, именно это волновало её сейчас больше всего.
— Нет, Ирэна, я не считаю тебя сумасшедшей. Более того, ты намного адекватнее, чем все окружающие тебя люди. И всё, что с тобой происходит — это далеко не плод твоей фантазии. Это суровая, необъяснимая, но реальность.
— Но как такое возможно? Ведь я словно мутирую. Как такое можно объяснить?
— В какой-то степени да. Изменения неизбежны. Они уже начали проявляться и не прекратятся.
— Но почему? — в её голосе зазвенела настоящая боль. — Почему это происходит именно со мной? Что я такого сделала?
— Хороший вопрос. Но в данный момент я не готов дать тебе на него ответ. Мне нужно всё тщательно обдумать и взвесить, прежде чем ты узнаешь правду.
— Какую правду? — она отшатнулась, будто от неожиданного удара. — Что вы скрываете? Меня поэтому переселили в отдельную комнату?
— Да. Тебе пока лучше пожить изолированно. Так будет лучше для всех, — я уклонился от прямого ответа на главный вопрос, но Ирэна совсем не собиралась сдаваться.
— Арсений Петрович, вы не ответили на мой вопрос. Что вы скрываете от меня? — в голосе девушки начали проскальзывать истеричные нотки. — Что со мной происходит?
— Прости, малышка, но я не могу тебе сейчас всё рассказать. Слишком много тайн накопилось за эти годы. Слишком много. Возвращайся к себе в комнату. Мне нужно посоветоваться с Ольгой Фёдоровной и ещё кое с кем. Нужно всё тщательно подготовить, прежде чем ты узнаешь правду. Придётся немного потерпеть. По другому нельзя.
— Вы издеваетесь? Что подготовить? Как долго я должна ждать?
— Не так долго, как тебе кажется. Прошу тебя, наберись терпения и ступай к себе. Время пришло. Совсем скоро карты будут раскрыты.
Ирэна не желала покидать мой кабинет. Она с упрямой настойчивостью продолжала сидеть на своём месте, вцепившись пальцами в потрёпанные подлокотники, всем своим видом демонстрируя решимость дождаться ответов. Её молчаливое сопротивление было красноречивее любых криков. В позе читался немой укор и детская вера в то, что если подождать ещё чуть-чуть, я дрогну, сломлюсь под тяжестью её вопрошающего взгляда и наконец открою все тайны, которые так яростно оберегал все эти годы.
Тогда я распахнул дверь и сделал чёткий, не допускающий возражений жест рукой в сторону коридора. Знаю, что поступил жестоко, но я не мог иначе. Она нехотя поднялась и, не попрощавшись, вышла. Столько в её взгляде, которым она меня одарила при выходе, было разочарования, что даже не по себе стало.
— Прости, моя девочка, но я правда не могу, — одними губами прошептал вслед. Уверен, что