Когда вспышка в Ле-Рое освещалась в средствах массовой информации, это было очень громкое дело, а вот реакция на отказ от теории о разливе токсичных веществ оказалась гораздо более сдержанной. Никаких заговоров не раскрыли, никаких сокрытий не обнаружили, а это – давайте посмотрим правде в глаза – неподходящая тема для заголовков.
Специфика журналистики, одержимой броскими заголовками, такова, что нет необходимости исправлять подобные ошибки. К тому времени, когда правда раскрывается, людей обычно уже интересует следующая сенсационная новость.
Как только вся суета и многочисленные расследования закончились, конверсионное расстройство осталось наиболее правдоподобным объяснением того, что произошло в Ле-Рое, и никаких реалистичных альтернатив не появилось. Большинство людей, читавших первые статьи о вспышке, опубликованные в США и во всем мире, вероятно, так никогда и не услышали, чем завершилась история в Ле-Рое, по той простой причине, что к тому времени она перестала быть достойной освещения в прессе.
Во время визита в город я провела много времени с местным журналистом Говардом Оуэнсом, который работал над этой историей и присутствовал на многих публичных встречах с семьями и другими представителями СМИ. Он вспомнил, что, когда впервые прозвучал диагноз «конверсионное расстройство», ему пришлось поискать этот термин в Интернете.
– Я сидел на собрании и, когда об этом упомянули, быстро заглянул в свой телефон. Результат поиска показал, что это какая-то чепуха, – сказал Говард. – Я не верил, что это имело отношение к истории.
Большая часть средств массовой информации, похоже, согласилась с этим, и диагноз представили так, будто он ошибочен. Очевидно, что медицинскому сообществу необходимо работать усерднее. Нельзя ожидать, что неподготовленная публика поймет суть этих расстройств, если мы, врачи, еще сами их не поняли.
Говард стал свидетелем того, как команда Брокович вместе с несколькими международными новостными бригадами вступила в ожесточенную конфронтацию со школьным директором Ким Кокс на границе школьной территории. Я спросила его, как он себя чувствовал после этого. Будучи местным жителем, членом общины, он видел, как эта история разыгрывалась до самого конца.
– Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, поступил бы совсем иначе, – ответил он.
Говард не поверил в диагноз «конверсионное расстройство», потому что, как и большинство людей, не был с ним знаком и диагноз показался ему ненастоящим. Кроме того, он видел бочки, разбросанные на месте крушения поезда, и это выглядело убедительной причиной для искреннего беспокойства по поводу загрязнения окружающей среды. Никто не хотел бы, чтобы подобное произошло в двух шагах от дома. Но по мере развития событий теория о токсинах утратила смысл, и чем больше Говард узнавал о функциональных расстройствах, тем более обоснованным казался диагноз. Несколько других журналистов вернулись в Ле-Рой, чтобы получить окончательный ответ и извлечь из истории уроки. У меня имелось четкое представление о том, что конкретно нужно было сделать иначе, и я поделилась с Говардом своим мнением:
– Возможно, Эрин Брокович следовало воздержаться от выступления по телевидению, пока она не посетила место происшествия. Сперва необходимо было начать расследование и выяснить хоть что-то.
Мне известно только об одной телевизионной команде, которая вернулась в Ле-Рой, чтобы узнать продолжение истории, – это японская новостная бригада, которая гордится тем, что раскрывает правду и старается разоблачить любую дезинформацию. Пински в конечном счете тоже в определенной степени поддержал версию о конверсионном расстройстве, хотя и утверждал, что нельзя быть уверенным на сто процентов. Когда его спросили, принесло ли внимание средств массовой информации пользу или вред обществу, он признал некоторый ущерб, но подчеркнул, что без СМИ город пропустил бы важнейшие события – главным образом визит Эрин Брокович.
Согласно западной медицинской классификации сонная болезнь в Красногорском, припадки в Эль-Кармен, тики в Ле-Рое, гаванский синдром на Кубе и болезнь в Сэнд-Крике – все это более или менее одна и та же медицинская проблема: массовая истерия.
Сложная, запутанная сеть социальных, экологических, медицинских и психологических факторов создала специфический набор симптомов в каждой группе, но многие люди упростили общую картину, сфокусировав внимание на заразной панике, страхе, тревоге и психологической хрупкости. Потому-то диагноз отвергли. Классификация упустила из виду характеристики, которые делали каждую вспышку отдельным феноменом. Самая большая разница между этими массовыми событиями заключалась не в пострадавших людях, а в обществе, в котором они жили. Именно социальные различия являются ключом к пониманию причины и решению проблемы массовой социогенной болезни.
Массовая истерия, словно увеличительное стекло, позволяет рассмотреть все огрехи в нашем восприятии и обсуждении психосоматических и функциональных расстройств. Стереотипно этот диагноз отвергается, если речь идет о мужчинах, и карикатурно изображается в случае молодых женщин. Предстоит проделать большую работу, чтобы улучшить понимание обществом того, как развиваются эти расстройства, но есть один первый шаг, который не должен быть трудным. Хватит воскрешать многовековые истории судов над ведьмами и трактовку истерии по Фрейду каждый раз, когда происходит массовая вспышка или молодая женщина падает в обморок.
8
Нормальное поведение
Нормальный – соответствующий стандарту или общему типу, обычный.
В Корее существует болезнь под названием хва-бьюнг, что означает «огненная болезнь». Это одно из состояний, называемых культуральными синдромами или народной болезнью. Основной симптом – ощущение жара или жжения по всему телу, сопровождающееся множеством других соматических жалоб,