Существует множество факторов, приводящих к чрезмерной диагностике, и коммерциализация, несомненно, один из них. Фармацевтические компании, должно быть, заработали миллиарды на расширении использования метилфенидата (риталина) для лечения взрослых и детей с диагнозом СДВГ. Риталин применяется и для повышения успеваемости у людей без медицинского диагноза, хотя получить рецепт на препарат проще, если СДВГ официально подтвержден. Субъективность диагностических критериев и меняющиеся определения также способствовали росту числа случаев заболевания. Вызывает беспокойство то, что существует множество стимулов, подталкивающих родителей, учителей и школы к использованию одного из этих ярлыков. Если ребенок получает дополнительную помощь или школа получает больше ресурсов, то, возможно, в интересах всех использовать расширенные критерии при постановке диагноза.
Очень важно вовремя распознавать у детей проблемы такого рода. Я должна еще раз подчеркнуть, что моя озабоченность относится к эффекту навешивания ярлыков при легких отклонениях от нормы, а не к диагнозу в целом. Любой, кто видел ребенка с тяжелым аутизмом или СДВГ, не стал бы оспаривать уровень его проблемы со здоровьем. Меня беспокоит долгосрочный вред тем детям, которые находятся в серой зоне диагноза, по краям, поскольку в таких случаях причиняется ущерб, которому не всегда уделяют достаточное внимание. На ребенка, помеченного таким ярлыком, обычно смотрят по-другому, предполагая, что он менее умен и с меньшей вероятностью добьется успеха. Ребенок может отождествить себя с ярлыком и исполнить связанное с ним пророчество – клеймо, которое он может носить всю свою жизнь. Более того, при чрезмерной диагностике у взрослых и детей, основанной на недостаточной концентрации внимания, есть риск недооценить трудности людей с тяжелыми формами расстройства.
Возможно, дети, у которых в школе выявили СДВГ легкой степени, действительно нуждаются в дополнительной помощи. Но, безусловно, лучшее решение – предоставить эту помощь без постановки медицинского диагноза.
Это ярлык, который патологизирует поведение. Нужен ли он для того, чтобы обратить внимание на детей, которые испытывают трудности в школе, или чтобы заметить ребенка, которому не удается завести друзей?
Диагностика проблем с обучением и развитием нервной системы у взрослых также распространена в XXI веке. Западное общество ценит стойкость, достижения, независимость и индивидуальный успех. Если человек терпит неудачу в том, что он действительно хочет сделать, общество скорее посоветует ему продолжать, чем предложит изменить стремления: «Если сначала у вас ничего не получится, попробуйте еще раз». Мы призываем наших детей никогда не отказываться от своих мечтаний. Мы говорим людям, что если они по-настоящему чего-то хотят, то в конце концов добьются этого. Писателям, которым все никак не удается опубликовать свои творения, неизбежно рассказывают о многочисленных отказах издателей Джоан Роулинг. Мораль этой истории в том, что настойчивость окупается. Конечно, это неправда – не у всех все получается. А даже если и получается, порой усилия, направленные на достижение цели, могут оказаться непомерными для ума и тела и вызвать болезнь.
Иногда болезнь является признаком того, что мы выбрали для себя неправильную жизнь, но западная культура не позволяет легко признать это.
Существует усиливающаяся тенденция к тому, чтобы люди искали медицинскую причину, объясняющую, почему что-то не получается. Я подозреваю, что диссоциация Сиенны стала способом, которым тело пыталось подсказать, что ее жизненный выбор ей не подходит. Западные ценности подвергают людей риску считать себя неудачниками, если они не соответствуют критериям успеха, принятым в обществе. Все больше и больше людей замечают, что им не хватает – или думают, что не хватает – личностных характеристик, которые они считают правильными, и затем они принимаются искать медицинские причины, чтобы объяснить это.
На ум приходят две истории, которые я слышала по радио. В первой женщина говорила, что ей поставили диагноз «аутизм» уже во взрослом возрасте. Она пребывала в подавленном состоянии в течение многих лет и испытывала трудности на работе. Когда ее наконец обследовал психолог и поставил диагноз «аутизм», это помогло ей переоценить свою жизнь.
– Это было огромным облегчением, – сказала она. – То, что я считала своими отрицательными сторонами, а также мои неудачи, и недостатки, и вещи, которые я не могла контролировать, внезапно поместили в контекст, где они имели смысл… Работа требовала огромного эмоционального и физического напряжения… поэтому я очень скоро уволилась и занялась совсем другим делом. Я бы не догадалась это сделать, если бы мне не поставили диагноз.
«Зачем ей понадобился диагноз?» – думала я. Она испытывала трудности и была несчастна – разве этого не достаточно, чтобы человек пересмотрел свою жизнь? Но только после постановки диагноза «аутизм» она разрешила себе уйти с работы, которую ненавидела. На мой взгляд, это слишком сложный путь к решению, которое должно быть очевидным. Эта история заставила меня задуматься о Любови, и Красногорском, и обо всем, что должно было там произойти, прежде чем горожане почувствовали, что могут отказаться от любимого города.
Во втором случае женщина рассказывала о книге, которую написала об исключительно позднем диагнозе «аутизм» у ее 72-летней матери. Автор описала свою мать как подавленную и тревожную на протяжении всей жизни. Мать неоднократно говорила семье, что чувствует себя ужасно и что жизнь не имеет смысла. У нее также имелось множество физических жалоб, требовавших проведения огромного числа анализов, ни один из которых не показал никаких аномалий. Врачи подвергали ее многочисленным инвазивным исследованиям, а затем выписывали без диагноза. В конце концов даже ее собственным детям это надоело. Они перестали слушать.
Затем, когда женщина достигла преклонного возраста, врач диагностировал у нее аутизм, и для автора это стало поворотным моментом – полностью изменило отношение к страданиям матери и пробудило сочувствие. Но почему раньше слов матери о том, что она так отчаянно подавлена, было недостаточно? Ведь утверждение о том, что жизнь не имеет смысла, настолько ясно, насколько это вообще возможно. Почему ни семья,