Фадор по-своему относился ко мне хорошо. Но после предательства Элен я был не в состоянии довериться ему. Мне теперь казалось, что предать может любой. Так что своим открытием, антимутагеном, я делиться не стал. Уж лучше пусть он пропадет совсем. Скорее всего, рано или поздно, до этого же додумается кто-то еще и откроет антимутаген заново. Но отдавать свое детище в руки этих существ я не хочу. Хотя уже сейчас вижу, что кое-какие аспекты моей научной работы могли бы помочь Фадору решить его проблему. А бился Фадор уже далеко не первый год над проблемой закрепления необходимой мутации и ее последующей репликации на дочерние клетки. Попросту говоря, после придания живому организму необходимых свойств путем мутаций ДНК, Фадору необходимо было «научить» эти клетки воспроизводить себе подобные, не теряя новых качеств и свойств. Но у него ничего не выходило.
То есть, простейшие, вполне вписывающиеся в видовые особенности подопытного организма, мутации без проблем приживались. И даже передавались потомству. А вот то, что старался приживить Фадор, вызывало резкие негативные реакции со стороны подопытных организмов. Организмы очень быстро изнашивались, подопытные гибли. Про воспроизведение мутаций и речи быть не могло. Однако, я снова отвлекся. А ведь собирался записать совершенно не то. Дело в том, что, придя в этот тихий и неудобный уголок, чтобы доверить дневнику свои эмоции и сомнения по поводу Фадора, я нечаянно стал свидетелем одно любопытного разговора.
Чуть дальше по этому коридору находился вечно запертый выход из лаборатории. Хитрая система электронных ключей гарантировала, что никто из находящихся здесь ученых не вскроет дверь. Да и куда идти? Слева от двери находились пустолазные скафандры для открытого космоса, непрозрачно намекающие на то, что атмосферы за мощной дверью нет. А потому, а может быть и для того, чтобы скрывать какие-то темные делишки, здесь было весьма скудное освещение и отсутствовали камеры видеонаблюдения. Приходя заполнять дневник сюда, я всегда приносил с собой крошечный фонарик, который держал в зубах, пока писал.
Сегодня я только и успел найти более-менее удобное место позади мешка с мусором (чтобы в спину ничего не врезалось), как услышал чьи-то шаги в коридоре. От ужаса быть обнаруженным в неположенном месте немногочисленными охранниками лаборатории сердце истерически забилось где-то в горле. А сам я весь покрылся холодным липким потом. Больше всего я переживал за флешку, которую по-прежнему таскал за собой, и за дневник. Себя жаль не было. Мне кажется, я уже успел смириться с тем, что моя жизнь закончится на этом кошмарном обломке мертвой скалы. Но, прежде чем я в панике принялся искать, где бы спрятать свои сокровища, я услышал негромкие голоса:
— И зачем ты меня привел сюда? — скептически поинтересовался первый голос. Я его знал. Он принадлежал самому «пожилому», если так можно выразиться, охраннику, обладателю смуглой и уже покрытой сеточкой первых морщин кожи, и каких-то мертвых, темно-карих глаз.
— Здесь можно без помех поговорить, не опасаясь быть подслушанными, — коротко отозвался второй, мне незнакомый голос. — Наши ученые сюда не ходят, опасаясь подцепить какую-то гадость, — хохотнул он. — Как маленькие дети, ей-богу! Сами же пакуют отходы в герметичные пластиковые контейнеры. Но речь сейчас не об этом. Пейтон, ты слышал, Дуран погиб?
— И что? — равнодушно отозвался тот. По его ответу не было понятно, знает он о гибели идейного вдохновителя исследований в этой лаборатории или нет.
— А то, что финансовый ручеек иссякнет. Без Дурана мы никому не будем нужны. — И помолчав, уже совсем другим тоном добавил: — Не будет больше кораблей с припасами. Ни еды, ни энергоносителей, ни естественно, денег. Сдохнем тут, как крысы в банке.
По ту сторону мешка воцарилась опасливая, настороженная тишина. А я вновь ощутил, как по телу ползет холодный пот. Вот и все. Наша песенка, как говорится, спета. Мы живем до тех пор, пока работают генераторы, дающие тепло и свет, и установки, синтезирующие воду, готовящие нам еду. Как только закончатся энергоносители, мы все умрем. И, как мне кажется, скорее от холода, чем от обезвоживания.
— Откуда такая информация? — вдруг совсем другим, заинтересованным тоном спросил Пейтон.
— Экипаж того корыта, что доставил наши заказы, в дороге получил сообщение, — охотно сдал «источник» информации его более молодой товарищ. — Вот парни теперь и думают, если смысл лететь на последнюю точку. Или лучше оставить все как есть, а самим затеряться где-то на просторах космоса пока не поздно.
— И что ты предлагаешь? — снова повторил Пейтон. — Убить их и захватить корабль? Так мы не умеем им управлять. А присоединиться к команде вряд ли получится. Насколько я знаю, ресурс подобных жестянок строго рассчитывается, допускать перегруз смерти опасно.
— Есть у меня идея, — хитро ухмыльнулся в ответ молодой.
Следующие странички тетрадки почему-то оказались склеенными и не хотели переворачиваться. Промучившись некоторое время, я все-таки сумела их разделить. И подозрительно уставилась на странные пятна неправильной формы, кое-где покрывающие бумажную страницу. Словно кто-то зачем-то побрызгал на тетрадь водой. Я поняла, что это за пятна, когда начала читать.
* * *
Спустя десять часов.
Даже не верится, что прошло всего десять часов после того, как я сделал в дневнике предыдущую запись. И вот мне снова понадобилось доверить бумаге впечатления от пережитого. Пока я еще все помню. Пока ужас перед предстоящим не затмил разум, не превратил меня в дрожащее, беспомощное существо, в ужасе ожидающее своей смерти…
Оторвавшись ненадолго от исписанной странным, словно пьяным почерком тетради, я в нехорошем предчувствии уставилась в пространство перед собой. Судя по всему, записи в дневнике подходили к концу. А я так и не сумела разобраться, на что мы наткнулись на заброшенном астероиде. Описание быта нескольких десятков ученых, запертых в ограниченном пространстве, никак не способствовало понимаю предназначения найденной лаборатории. Поглазев немного в пустоту и так и не придя к какому-то определенному выводу, я снова опустила глаза в тетрадь.
…После того как мне удалось подслушать разговор наших охранников, я еще пару часов никак не мог решить, нужно ли что-то говорить Фадору или стоит подождать начала каких-то действий со стороны охраны, чтобы иметь на руках доказательства слов. Или про такое вообще лучше молчать в тряпочку. Я дергался и нервничал. Фадор подозрительно косился в мою сторону. Но все решил случай безо всякого усилия с моей стороны.
Из рук Фадора в самый неподходящий момент вывернулась лабораторная крыса и юркнула в угол комнаты, в который хранились клетки с будущими подопытными животными. На самом деле это существо называлось далеко не крысой и жило отнюдь не на Земле, но сути это не меняло. Бегало оно так же шустро, как и его земные сородичи. От злости напарник выдал целую тираду, которую мой электронный переводчик не смог перевести. Мы переглянулись и бросились ловить беглянку. Которая на свободе, не ограниченная клеткой, могла наделать очень много беды. Не буду описывать весь процесс поимки и то, на что нам с Фадором пришлось пойти ради этого. Скажу только одно: так уж вышло, что в погоне за сбежавшим существом, мы забрались в самый дальний угол нашего зверинца. От выхода нас не было видно. И когда внезапно открылась входная дверь и послышались чьи-то тяжелые шаги, мы с напарником не сговариваясь предпочли затаиться.
— Что ты здесь забыл? — послышался чей-то сердитый голос.
— Свет горит, — пробурчал в ответ уже знакомый мне Пейтон, — здесь кто-то может быть.
— И что? — не сдавался первый. — Максимум через час нас уже здесь не будет. Какая разница, есть здесь кто-то или нет?
Пейтон что-то невнятно пробурчал. А потом уже четче добавил: