Здесь стоит отметить, что для СССР была важна именно преемственность имперской государственности от прежней Российской империи. В то же время национальная составляющая в политике той империи не представляла интереса. В советском понимании государство стояло над всеми народами, включая русский. Это была условно государственно-имперская модель, где империя должна была носить наднациональный характер. В то время как в Российской империи, в основном в последний период её существования, модель также условно можно назвать национально-имперской. Потому что здесь в первую очередь после отмены крепостного права у государства появилась национальная составляющая.
Показательно мнение, выраженное в книге Г. Сапаргалиева «Карательная политика царизма в Казахстане», изданной в том же 1966 году в Алма-Ате. «В осуществлении своей карательной политики, опираясь на верхушку переселенческого населения, вооружая его и противопоставляя угнетённым народам, царизм развращал националистическим духом отсталую часть русского населения. В условиях искусственно создаваемого межнационального трения царизм пытался укрепить колониальные порядки с помощью значительной массы русских трудящихся, что в определённой степени ему удавалось осуществить» [752]. Такое мнение выглядело весьма жёстким, но для СССР в этот период времени допустимым. Как раз потому, что Советский Союз противопоставлял себя Российской империи и её политике.
Позднее, в 1977 году в советском Казахстане появилась другая работа «Восстание 1916 года в Казахстане», написанная Б. Сулейменовым и В. Басиным. В ней указывалось, что среди причин восстания были «усиление колониального гнёта, изъятие земель, увеличение налогов и поборов, рост эксплуатации трудящихся феодально-байской верхушкой, царская политика беспощадной русификации, разжигание национальной розни, всяческое культивирование среди русского населения великодержавного шовинизма» [753]. И опять мы видим вполне себе имперскую позицию, которая исходит из наднационального характера советского государства. Отсюда следует достаточно критичное отношение к политике Российской империи, в том числе и в национальном вопросе.
Но в то же время данные авторы стремятся несколько выправить баланс в межнациональных отношениях. «У казахов были изъяты огромные площади высококачественной, плодородной земли. Эти и им подобные насильственные акты колониальной администрации вызывали у населения казахских степей справедливое возмущение. Но это не было возмущение против русских вообще» [754]. Следующий тезис дополнял вышесказанное. «Что же касается нападения на русские сёла, то, как правило, их совершала манапско-клерикальная верхушка с участием религиозно-фанатического, зависимого от них населения» [755].
Общая логика здесь связана с тем, что, с одной стороны, зажиточные слои как из русского, так и из местного населения, оказывали на него негативное влияние. На фоне же политики имперской администрации это создавало напряжение, которое вело к конфликту между ними. Отсюда можно было сделать вывод, что после образования СССР его политика привела к устранению из уравнения, с одной стороны, колониальной администрации, а с другой — зажиточных слоёв населения. Таким образом, исчезла почва для конфликтов, в том числе на межнациональной основе. Кроме того, так как причиной конфликтов было изъятие земли, то в связи с тем, что вся земля и вообще вся собственность в СССР принадлежали государству, то, соответственно, не стало и предмета для выяснения отношений.
В целом демонстрацией советского компромиссного варианта относительно восстания 1916 года может служить следующий текст из монографии Турсунова. «Национально-освободительное восстание 1916 года не было направлено на отделение Туркестана и Казахстана от России. Оно было национально-освободительным потому, что было направлено против национально-колониального гнёта царизма. Это была стихийная борьба колониальных народов одной из восточных окраин России за свою свободу, за элементарные политические и человеческие права, часть общей борьбы народов России против войны и царского самодержавия» [756]. Однако очевидно, что после распада СССР такая позиция уже не могла быть основной для компромисса.
Главным образом потому, что для новой России в отличие от СССР не могло быть и не имело смысла противопоставление с Российской империей. Скорее, наоборот, данная империя наряду с СССР становилась ещё одной исторической опорой государственного строительства. В результате советские оценки вроде тех, что были приведены выше в отношении событий 1916 года, уже не соответствовали новым идеологическим задачам. Собственно, советские подходы не могли быть популярными и в новых независимых государствах.
Например, в 1993 году в изданном в Алма-Ате сборнике «Казахстан в начале XX века» по поводу восстания 1916 года было сказано, что «политика геноцида, начатая царским правительством по подавлению восстания, привела к гибели сотен тысяч людей и вызвала первую волну массовой эмиграции» [757]. Естественно, что появление таких текстов создавало новую ситуацию для той же России. При том, что использование термина геноцид должно было подчеркнуть крайне отрицательное отношение авторов данного сборника к политике Российской империи при подавлении восстания 1916 года. Геноцид вообще очень спорный термин и к нему надо относится с предельной аккуратностью, потому что он придаёт любым оценкам слишком радикальный политический оттенок. Скорее появление такого термина в казахстанской работе в этот период времени отражало эмоциональную реакцию на возникновение новой идеологической ситуации.
Хотя и в самой России имели место довольно жёсткие оценки по поводу восстания 1916 года. К примеру, российский автор Дякин писал в изданной в 1998 году книге «Национальный вопрос во внутренней политике царизма»: «Пренебрежение национальными и вероисповедными интересами местного населения, дикое самоуправство административной власти и массовая конфискация земель в интересах колонизации превратили Казахстан и Среднюю Азию во взрывоопасный для царизма регион, подготовив почву для восстания 1916 года» [758]. Автор придерживается критической оценки политики российских властей, употребляя непопулярный в современной России термин «колонизация». В данном случае имеет значение, что автор в принципе отрицательно относился к территориальному расширению Российской империи. Он полагал, что негативно сказывалось на развитии собственно русских земель, потому что все ресурсы тратились на колонизацию.
Конечно, подобная оценка была не совсем типичной. Более показательной была версия Татьяны Котюковой, которая в вопросе оценки событий 1916 года была ориентирована на сохранение компромисса в советском стиле. «Советская историческая наука при всех её проблемах и несовершенствах была ориентирована на поиск и доказательство фактов, свидетельствовавших о вековых корнях и братских или просто неконфликтных отношениях между народами СССР. Сегодня ситуация выглядит с точностью наоборот — все силы брошены на поиски «виноватых», забывая о том, что изучение любого события, унёсшего тысячи человеческих жизней, требует взвешенности и корректности в оценках, а не конструирования столетие спустя новых исторических мифов. В таких условиях история выступает не фундаментом для построения будущего, а инструментом для создания «образа врага» в информационной войне. Изучение самого восстания всё сильнее отклоняется от дискурса научного в сторону дискурса политического» [759].
Однако такой подход выглядит довольно идеалистичным. И это не только потому, что