Но что, возможно, является самым важным, у сильной централизации управления в России оказались побочные эффекты. Они были связаны с резким ограничением частной инициативы. Напротив, в Европе, по мнению Коллинза, «черта европейского абсолютизма, которая отличала его от других исторических вариантов аграрного, принудительно изымавшего налоги, государства состоит в том, что он был уже в значительной мере пронизан рыночными структурами» [63]. Заметим, что в предшествующие столетия именно частная инициатива всех тех, кто стремился получить доступ к ценной пушнине и позволила России в кратчайшие сроки взять под свой контроль огромные пространства в Сибири. Теперь официальное предоставление территорий и даже государственных функций, особенно на окраинах, в кормление (в качестве оплаты взамен за службу государству) заменилось прямым административным управлением.
Здесь стоит отметить, что, несмотря на всю эффективность централизованной управленческой модели Российской империи, у неё были естественные ограничения. Российская модель позволяла концентрировать ресурсы для достижения поставленных целей, добиваться больших успехов, особенно в военной области. Но она была чрезмерно консервативной и в силу отсутствия частной инициативы не имела внутренних источников для изменений.
Вполне возможно, что другого варианта у Петра и у России, собственно, и не было. Данный вариант реформ был предопределён общественным и государственным строем России, который изначально отличался от европейского. Понятно, что эти отличия возникли не в XVI–XVII веках. Это произошло во время нахождения русских княжеств в составе государства Джучидов. Евгений Анисимов писал в связи с этим, что «и процессу бюрократизации и процессу аристократизации препятствовала главная политическая сила в России — самодержавие. Его деспотическая природа, уходящая корнями более к власти монгольских ханов, чем к власти древнерусских князей, вплоть до XX века не допускала возникновения ни «палаты пэров», ни тех бюрократических институтов, которые можно назвать «ответственным министерством» — советом министров» [64]. Если согласиться, что традиции государственного деспотизма в России связаны с периодом её зависимости от Монгольской империи и её наследника — государства Джучидов, тогда различия с Европой вполне естественны.
В этом смысле Пётр использовал все имевшиеся возможности, у него не было других вариантов. Очень показательно, что из весьма могущественных соседей России XVII века две модели государственного устройства, весьма близкие к организации Московского государства, в разное время, но столкнулись с большими сложностями во взаимодействии с внешним миром. Это были Польша и Османская империя. В Польше была сильная земельная аристократия, что стало причиной слабости государства и привело в итоге к его исчезновению. Османская империя проиграла все войны из-за архаичности своей военно-политической структуры. В этом смысле петровские реформы обеспечили России как государству максимально возможный результат. Но ценой вопроса стало подчинение государству и заявленным им целям всего общества.
Александр Каменский писал про петровские реформы, что «модернизация была осуществлена с опорой на русскую традицию государственного насилия и принуждения. Сама модернизация оказалась средством сохранения или даже усиления государства, которое только одно и могло удержать в повиновении эту огромную страну с расколотым обществом. Крепостное право было этому государству необходимо, ибо оно укрепляло его власть над подданными, но оно же, крепостничество, становилось постепенно и главным врагом государства, поскольку истощало его силы, тормозило дальнейшую модернизацию» [65]. Понятно, что в обстановке «казарменной дисциплины» трудно поддерживать конкурентоспособность, даже если не обращать внимания на ожидания самого общества.
По сути, реформы Петра I придали России колоссальную мощь, но они же предопределили её отличия от Европы. Со временем эти отличия стали накапливаться и перешли в отставание, которое, в конце концов, привело к ослаблению и военно-политической мощи Российской империи.
Глава 3. Присоединение Казахского ханства к Российской империи: формирование отношений зависимости
В первой трети XVIII века начинается активное взаимодействие между Российской империей и казахами, которое привело к известному событию — подписанию ханом Абулхаиром первого договора зависимости в 1731 году. В советское время именно это событие рассматривалось в качестве формальной даты присоединения Казахстана к России. Хотя сегодня очевидно, что это было только начало длительного и сложного процесса, который занял больше ста лет и окончательно завершился только с завоеванием Российской империей Средней Азии в 1860-х годах. После этого казахские степи стали внутренней провинцией империи и прочно вошли в её состав.
До этого момента отношения империи с казахами осуществлялись через министерство иностранных дел, только затем они перешли в ведомство внутренних дел. Кроме того, вплоть до 1860-х годов торговые отношения России с казахской степью учитывались по графе внешняя торговля со странами Азии наряду с Китаем, Ираном, Турцией и Средней Азией. При этом таможни для учёта этой торговли располагались по границам России со степью в городах Петропавловск, Семипалатинск [66]. Так что формально казахи стали частью Российской империи только во второй половине XIX века. Но с 1730-х годов между ними происходило активное взаимодействие и постепенное оформление отношений зависимости. Но в любом случае дата 1731 года очень удобна с точки зрения рассмотрения всей системы казахско-русских отношений.
Здесь стоит также отметить, что отношения развивались между Российской империей и пусть заметно ослабленным, но всё же Казахским ханством. За несколько десятилетий до начала 1730-х годов Казахское ханство было относительно единым государственным объединением, во главе которого стоял последний общий для всех казахов хан Тауке (1680–1718). Это государство в военном плане доминировало на границах со Средней Азией и напрямую контролировало присырдарьинские города с их земледельческой округой. После длительной войны с Джунгарским ханством, которая началась в 1723 году и сопровождалась рядом тяжёлых поражений и временной потерей присырдарьинских городов, единое ханство распалось. «С того времени как присырдарьинские города с земледельческой округой стали выходить из-под влияния казахских ханов, а войны с Джунгарией обернулись поражениями, стали расшатываться основы единого, но непрочного казахского государственного объединения» [67]. Для любой кочевой государственности имел большое значение контроль над земледельческими территориями, способными предоставить центральной власти необходимые ресурсы.
В данном случае контроль над присырдарьинскими городами не только обеспечивал экономическую базу центральной власти в позднем Казахском ханстве, но и поддерживал её общий авторитет, который позволял осуществлять влияние на остальные казахские племена и жузы. Кроме того, данные города были важными центрами торговли кочевников-казахов с земледельческими районами Средней Азии, откуда они получали большую часть необходимых им товаров. Соответственно, центральная власть получала свою часть доходов от данной торговли.