— Боюсь, Государь, но солгать не могу. Сила в тебе великая.
Василий Иванович хмыкнул.
— Почувствовал, значит!
— Как не почувствовать? — сказал я, мысленно облегчённо вздыхая.
Я уже готов был дать команду его внедрённой в царя матрице на взятие полного контроля над его разумом, но обошлось. И слава Богу. Не хотел я вмешиваться в дела Государевы и в историю. Но собственное здоровье дороже. Не хочу на дыбе висеть.
— Значит вот так ты себе послухов делаешь? Поговорил и всё?
— Так и ты, государь, сказал, чтобы я стал послухом, я стал. Так и я, кого попрошу, становятся. Не все, только те, кто слабее меня.
— И казначей Галаксий слабее? — удивился царь. — Тому палец в ррот положишь, так он руку откусит.
— Я же говорил, государь, что ворует он и посулы берёт, а игумен Даниил счёта не знает.
— А как ты его спросил, что он ответил?
— Просто спросил: «Воруешь?». Он сказал: «Ворую». Говорю: «Расскажи как?». Он рассказал.
— Хм! Так, может тебя в государевы тиуны[2] перевести? В судьи-дознатчики.
— Мал я для тиуна, государь. Дай вырасти сперва.
— Тьфу ты! — сплюнул царь. — А тебе сколько теперича?
— Двенадцатый год пошёл.
— Двенадцатый пошёл, значит? Ну, ништо, обождём. И так нам уже служишь, хоть тебе и только двенадцатый. Ха-ха!
С чего-то Царь Василий развеселился.
— Вот, паучок растёт, — вдруг сказал он, улыбаясь. — Не бойся меня. Я сам такой. Тамги ещё троим своим послухам и видокам раздал. Не много на себя берёшь воли?
— Поручение твоё, государь, слишком сложное. Один не справляюсь.
— А пошто отец твой отошёл от дела, что я поручил?
— Он мне доверил. Или не справляемся?
— Хм! Справляетесь, вроде. Дьяки на то не жалуются. Жалуются на то, что заставляешь дьяков их подписи ставить, когда письма забирают. В книгах особых. Сказывают, и порядок в писарской избе навёл?
— Чуть-чуть, государь. Наведение порядка в документах, это процесс долгий. Практически — бесконечный. А подписи… Так, чтобы не терялось письмо. Было уже такое. Я отдал, а он снова приходит. Может он кому его продал или потерял. Откуда я знаю. А всплывёт где-нибудь в туретчине письмо с моей рукой, так ты же мне эту руку и отхреначишь вместе с головой.
— Хм! Охреначишь, говоришь⁈ Забавное словцо. Кхм! Зайду к тебе. Посмотрю на твой порядок. Может и у себя в посольской палате так сделаю, ежели и впрямь порядок.
— Нам бы, государь, замок врезной в дверь. Мало ли что.
— Так врезайте.
Я кивнул. Царь хмыкнул.
— Денег стоит?
Я кивнул.
— С жалования возьмёшь.
Я захлопал на царя «невинными» глазами и спросил:
— А нам, что, ещё и жалование платить станут?
Василий Иванович тоже широко раскрыл глаза и даже, от неожиданности, рот, но потом понял, что я шучу, и рассмеялся и смеялся очень долго. Потом погрозил мне пальцем.
— Не шути так с царём. Хочу до рождения наследника дожить. А ты меня своими шутками уморить хочешь. Вот я тебе, проказник!
* * *
[1] Конфликт между Московским княжеством и Крымским ханством назревал давно. После распада Золотой Орды оба государства оказались втянуты в борьбу за влияние на соседние территории, особенно — на Казанское ханство. Василий III поддерживал своего ставленника — хана Шах-Али, а крымский хан — Мехмед I Гирей — продвигал кандидатуру своего брата — Сахиба Гирея.
Правление Шах-Али вызвало волну недовольства среди местной знати, а русские послы активно вмешивались в дела ханства, что привело к росту антимосковских настроений.
[2] Тиун — это историческое название должностного лица в Древней Руси и Русском государстве до XVII века, которое выполняло управленческие и судебные функции. В данном случае — следователь-дознаватель.
Глава 11
— Локти прижми к животу, а ладони держи перед собой.
Настя развернула кисти рук ладонями вверх.
— Опусти ниже.
Я надавил на её ладони и Настя вспыхнув, как маков цвет, отдёрнула руки, словно ожегшись.
— Ты чего? — спросил я, «не понимая».
— Ничего, — буркнула девочка.
Ей уже шёл четырнадцатый год, а мне только двенадцатый. В августе у неё отмечались именины и я подарил ей набор разноцветных шариков для жонглирования, которые выточил и раскрасил самолично. Она сама попросила, увидев у меня такие, когда я жонглировал ими у себя во дворе. Мать Насти, когда моего отца и дядьку Ивана отправили к османскому султану с посольством, стала заходить «по-соседски» к моей матери Варваре и пробивать её на счёт моего сватовства к её старшей дочери Насте. Однако обломилась, узнав, что я ещё «отрок младый». Обломилась, но с матерью «подружилась», ибо Ховрины Глинских, не жаловали, а через улицу Глинская ходить, отчего-то, опасалась. Ховрины вообще никого не жаловали, кроме Шуйских и Захарьиных.
Шарики я выточил, честно говоря, не для жонглирования и не для Насти, а для бильярда, который я сделал для «себя», подарив его «себе» на день рождения. Для себя же, как только отец уехал, построил «парную избу» с «нормальной» чистой и светлой баней «по белому», с огромной тёплой «светёлкой» и специальной комнатой отдыха, где установил обтянутый тонким английским сукном стол с сетчатыми лузами, разноцветными шарами и киями.
Брат Стёпка был хоть всего на год младше, но на полторы головы ниже меня и попросил сделать им с Ванькой и самым нашим меньшим братом Тарасом детский бильярд. Сделали. Вот этими шарами я и жонглировал во дворе, когда «женщины» занимались своими делами.
Мне всегда был по душе бильярд. Из всех видов спорта мне нравилось заниматься скалолазанием, самбо, каратэ, пинг-понгом, волейболом и бильярдом. Но бильярдом мне нравилось заниматься не как спортом, ради победы над кем-то, а ради победы над собой. Как, впрочем, и всеми предыдущими видами.
Почему я начал возводить парную избу после того, как отец уехал? Да потому, что это получилась не изба, а настоящая хоромина в которую я постепенно переместился жить. То жильё, в котором жили мы, меня не устраивало по разным причинам о которых рассказывать утомительно. Одно слово — «средневековье». Начало шестнадцатого века! О чём разговор?
Наш земельный участок, как и участки Ховриных и Глинских, простирались от улицы Варварки до самой Москва-реки. Ну… Почти до реки. Там был небольшой обрывчик метров трёх-четырёх высотой, укреплённый столбами и горизонтально уложенными брёвнами,