Мунчжон вытерла рот рукавом, поднялась и направилась обратно в магазин «Изумительный ланч».
Сэмаль с беспокойством поглядел ей вслед. После чего тихо произнес:
— Рискнуть…
Под предлогом того, что ей нужно продумать концепцию обложки журнала, Мунчжон ушла домой. Теперь можно было хоть немного передохнуть. Весь день ее преследовали запахи еды, и только после того, как она настежь распахнула все окна и холодный ветер ворвался в комнаты, ей хоть немного полегчало. Она прилегла на полу в гостиной. Люстра, на которую она глядела в свой первый день в Корее, снова вращалась перед глазами. Она закрыла глаза, и размытые воспоминания заплясали перед ней, становясь то ярче, то бледнее.
— Мама!.. Мама!.. — всхлипнула Мунчжон, словно увидела страшный сон.
Глаза наполнились слезами и потекли по вискам прямо в уши. Сыро, неприятно. По спине побежал холодный пот. За окном было темно. Солнце уже село.
Послышался звук ввода пароля, и дверь открылась. Вернулась Кымнам. В руках она держала коробку жареной курочки. Значит, снова придется терпеть запахи курицы и масла.
— Ай комбэк хоум! [130] Что такое? Ты опять уснула здесь? Что-то твой организм совсем ослаб. Хотела принести самгетхан [131], но подумала, что ты опять возмутишься — мол, он слишком наваристый. Поэтому взяла жареную курочку. Курица мигом восстановит твои силы.
Кымнам отправилась в гардеробную. Она сняла свою куртку, аккуратно повесила ее в паровой шкаф и нажала кнопку включения. Надев вязаные спортивные штаны и белую футболку, она накинула поверх нее теплый стеганый жилет в цветочек и вышла в гостиную.
Тем временем Мунчжон закрылась в туалете, с трудом переводя дыхание.
За дверью послышался голос Кымнам:
— Батюшки. Ты что же, спала, открыв все окна? Это какой же дип слип [132] у тебя должен быть? Небось продрогла. А если заболеешь? Кстати, в этом месяце за газ платишь ты! Опять включила бойлер на весь день, представляешь, сколько там натикало?!
Мунчжон последний раз сплюнула в унитаз и спустила воду. Та шумно побежала вниз, словно что-то мощно засосало ее, и снова медленно потекла в бачок. Вот бы кто-нибудь промыл так и ее внутренности… Голова ныла, и Мунчжон обхватила ее руками. За стенкой было тихо. Затем послышался шелест пакета из-под курицы, и все снова смолкло. Послышались шаги, и снова тишина. Мунчжон осторожно открыла дверь.
Прямо перед дверью стояла Кымнам, держа в руках аптечку, набитую таблетками.
— Это что такое? — с побледневшим лицом спросила Кымнам. Руки ее дрожали.
— Ничего серьезного.
— Что значит «ничего»?! Посмотри, сколько здесь лекарств!
— Говорю же, ничего такого!
Кымнам внимательно вгляделась в бегающие глаза Мунчжон и продолжила:
— Расскажи мне все. Что можно скрывать от мамы?
— Мои почки и печень… они разрушены. Я слишком много пила и редко нормально питалась. Врачи говорят, у меня возникло расстройство пищевого поведения. Ты все спрашивала: почему я не беру трубку? Просто я была пьяна и еле передвигала ноги. Или же сидела где-нибудь в обнимку с унитазом!
Как назло, именно в этот момент ее нос учуял запах курицы, на что живот тут же откликнулся сильным спазмом. Внутри все скрутило. Дальше терпеть было просто невозможно. Мунчжон резко нагнулась, и ее стошнило на пол.
— Мунчжон!
Увидев зеленый желудочный сок с мелкими комками, Кымнам в ужасе подскочила к дочери.
— Не подходи! — закричала Мунчжон.
Рвота продолжала изливаться на пол. Кроме выпитого еще на рассвете юджа-чая дома у Чони, за день она так ничего и не съела, поэтому рвота имела специфический кислый запах.
— Чон Мунчжон!
— Не подходи сюда!
Мунчжон осела на пол и ладонями начала собирать рвоту. Кымнам сбегала за полотенцем и уже начала вытирать руки дочери, когда та издала сдавленный звук, и ее снова вырвало. Прозрачный, липкий желудочный сок испачкал одежду Кымнам, но та не обратила на это никакого внимания. Лишь продолжала начисто вытирать руки Мунчжон, которыми та все норовила ее оттолкнуть с криками «Не подходи!». В конце концов Кымнам сгребла Мунчжон в охапку и крепко прижала к себе.
— Ну что с тобой? Что с тобой, моя девочка? Скажи маме. Что болит? Где болит?
Кымнам продолжала обнимать худенькое тело дочери, и та, проливая слезы, выдавила:
— Мама, я… Я так хочу к маме…
— Мама здесь, с тобой. Все хорошо, доченька. Все хорошо. Мы все вылечим. Мамины руки исцелят от любой хвори. Что бы это ни было, мы справимся.
Язва желудка, рак желудка, рак печени… Воображение Кымнам рисовало всевозможные страшные диагнозы. Но Мунчжон покачала головой:
— Я очень хочу увидеть маму. Я знаю, как это подло. И знаю, как сильно это тебя ранит. Но я хочу увидеть настоящую маму. Мою родную… И рисовать я больше не хочу. И кисти держать противно. От одного запаха краски меня выворачивает наизнанку!
Сердце оборвалось: «настоящую маму», «мою родную»? Все внутри у Кымнам сжалось от боли, но подать виду она не смела. Потому что в действительности она не рожала Мунчжон. Она не была ее родной мамой. Она стала ею, когда Мунчжон исполнилось тринадцать лет.
— Как же тебе повезло. Дочка и красавица, и умница, и характер прекрасный. Ну где такую, как Мунчжон, еще сыскать?! — воскликнула молодая Кымнам, одетая в форму работницы универмага.
Она стояла в продуктовом отделе и мешала закуски на продажу.
— Конечно повезло. Но чтобы оказать ей должную поддержку, нужно зарабатывать деньги. Она у меня собирается в университет, — со счастливой улыбкой ответила ей Сунён, одетая в такую же форму.
— Обязательно отправляй. Пока сама хочет учиться, нужно помогать. Мне вот до чего обидно, что училась только в начальной школе. Хотя я, конечно, потом сдала квалификационный экзамен и получила корочку, но разве это одно и то же? Ходить в школу ведь так здорово! Эх, если бы я только не устроилась работать на завод по изготовлению градусников, уже тоже родила бы дочурку, похожую на Мунчжон…
— Зато ты относишься к ней как к родной. И я за это тебе очень благодарна. Кстати, она сказала, ты в прошлый раз сунула ей денег на книги? Не балуй ты ее так!
— Ну и что с того? Она мне все равно что племянница. Как там «племянница» по-английски? Ну, неважно. Она даже по дороге к универмагу, когда шла встречать тебя, учила какие-то английские слова. Просто золото!
— Я так хочу… чтобы моя Мунчжон жила как цветок. Не как какой-то сорняк, вроде меня, — произнесла Сунён, укладывая засоленную рыбу в контейнер.
— Ой, а разве Мунчжон не едет послезавтра с классом на экскурсию? Проводи ее как следует. А то несколько дней не увидитесь.
— Да. Только в день ее отъезда мне на работу с раннего утра…
— Так в чем проблема? — игриво подтолкнула ее плечом Кымнам. — Поменяйся со мной! У меня послезавтра как раз нерабочий день.
— Правда? Тогда я выйду завтра вместо тебя. А ты отдохнешь.
— Договорились! Тогда я наконец-то схожу завтра в галерею у дворца Токсугун. Аж не терпится!
А на следующий день, 29 июня 1995 года, универмаг «Сампун» почти полностью обрушился. Не только Сунён, но и пришедший забрать ее с работы любимый муж погибли под завалами. Тела обнаружили только спустя две недели после трагедии. Мунчжон думала, что расстанется с мамой всего на два дня, а пришлось прощаться навеки. Девочка в одночасье стала сиротой, и Кымнам удочерила ее, параллельно расставшись со своим молодым человеком. Хотя он смирился с тем, что Кымнам потеряла возможность иметь детей после работы на вредном производстве, заявил, что не сможет принять такую взрослую девочку как собственного ребенка. Кымнам чувствовала свою вину за то, что предложила Сунён поменяться сменами. Воспоминания об этом до сих пор терзали ее сердце. В тот день именно Кымнам должна была оказаться под завалами. Поэтому она с еще большей самоотверженностью бросилась воспитывать и растить Мунчжон, относясь к ней, как к родной дочери. Нет, даже бережнее.