Я выдержала паузу, словно собираясь с силами. Внутри я была напряжена как пружина, но наружу я выпустила только усталость и горечь.
— С тем, что я не могу просто уехать, — тихо ответила я. — Там, где оборвалась жизнь моего сына… я должна быть рядом хотя бы ещё немного. Пусть это место и опасно, но я хочу почувствовать, что не предала его память тем, что поспешила домой, в тёплый дом и тишину. Мне нужно время, чтобы проститься.
Я опустила глаза, позволила голосу дрогнуть.
— Здесь он сражался. Здесь он отдал свою жизнь. Если я сейчас покину это место — мне будет казаться, что я бросила его.
Я снова подняла взгляд, твёрдо, почти упрямо:
— Я не прошу много. Я не стану мешать вам. Но позвольте мне остаться хотя бы на короткое время.
А настоящая мысль билась в голове, я её прятала глубоко: я знаю, меня обманули. Знаю, что прах моего сына развеяли не здесь. И пока я не докопаюсь до истины, не сдвинусь с места.
Генерал нахмурился.
— Поймите, у нас военный объект. Возможны прорывы. Вы будете в опасности. И что со мной сделает ваш супруг, если узнает, что его жена погибла здесь?
— У нас с ним сложные отношения, — я усмехнулась безрадостно. — Но он поймёт моё желание остаться на время там, где пал наш сын. Тем более я буду здесь не просто так. Я дипломированный зельевар и травница. И даже не прошу платы за мои труды. Я буду помогать вашему гарнизону.
Генерал задумался. В это время адъютант вернулся с чаем, поставил поднос между нами, странно переглянулся со своим командиром и снова удалился, тихо закрыв дверь.
Мы остались вдвоём.
— Леди, — начал генерал медленно, — я понимаю ваше желание. И не буду скрывать — ваши навыки нам бы пригодились. Толковых зельеваров всегда не хватает. Но вы поймите и меня. Это опасное место. А такие, как вы, слишком неподготовлены к войне и тому, что здесь может происходить.
— Я более чем подготовлена, — почти отчеканила я, лишь силой воли снизила градус напряжение в голосе.
Он снова замолчал. Я видела, как в его глазах мелькнуло сомнение, но лицо оставалось каменным.
— Я подумаю, — сказал он наконец.
— Подумайте, — сказала я, и на последнем слове всем своим видом дала понять, что слишком упряма и уперта, чтобы отступить в своем желании остаться здесь. — Ведь у вас нет причин, чтобы отказать горем убитой матери в такой малости?
Я знала, что поставила его в ловушку. Теперь, даже если он откажет, то негласно даст понять — причина у него есть. Причина весомая. А если согласится, значит покажет, что он кристально чист и бояться ему нечего.
Генералу явно не понравилась моя скрытая манипуляция.
Его взгляд стал ещё тяжелее, лицо застыло суровой маской. Я почувствовала, как между нами натянулась невидимая струна, и любой мой лишний жест мог заставить её лопнуть.
Я встала, пожелав доброй ночи, и сама вышла из кабинета, не дожидаясь его ответа.
Адъютант проводил меня нечитаемым взглядом. Он встал из-за стола. Я слышала, пока пересекала приемную, как за моей спиной Генри приоткрыл дверь в кабинет генерала, потом закрыл ее. Думаю, Нормийский коротким жестом отдал ему приказ. И тот молчаливой тенью последовал за мной.
Меня под конвоем сопроводили в тот же самый дом на окраине поселения.
Я ждала, когда ночь окончательно опустится на аванпост.
Надеялась, что никто не будет слишком усердно охранять генеральскую жену. Что надзор ослабнет. И вот тогда я выйду. Тогда я осмотрюсь.
Я найду то самое место, где всё-таки погиб мой сын…
Эта мысль свербела, рвалась, не давала покоя.
Генри проводил меня до самой комнаты. Держался безупречно вежливо, но я чувствовала, как его ледяные глаза цепко следят за каждым моим движением.
Он ещё какое-то время оставался в доме — я слышала его шаги внизу, приглушённые, но отчётливые.
Я же усердно делала вид, что готовлюсь ко сну. Включила воду в ванной, дала ей стекать шумной струёй. Старательно шуршала, передвигала вещи. Зашторила окна тяжёлыми занавесями, погасила свет. Свечи убрала подальше, чтобы ни у кого не возникло мысли зажечь их.
Залезла на кровать, слушая, как она издала характерный скрип — пусть Генри, если подслушивает, решит, что я устроилась на ночь.
Несколько мгновений лежала неподвижно.
А потом, едва позволив глазам привыкнуть к темноте, я аккуратно соскользнула вниз. Пол под ногами был холодным, неровным, каждая доска могла предательски хрустнуть. Я двигалась медленно, осторожно, словно сама тень.
Соорудила на постели возвышение из подушек, накинула сверху одеяло — со стороны могло показаться, будто я сама лежу, свернувшись клубком.
На носках, почти не издавая ни единого шороха, я подошла к окну, выходившему на главное крыльцо. Осторожно приоткрыла штору. Стала ждать, пока Генри уйдет.