— Маленькая внезапная девочка, — спрашивает, не сводя с меня уже смеющегося взгляда, — ты чего пришла то?
Я осторожно выглядываю из-за кровати. Милана стоит на пороге и как-то растерянно оглядывается. Почему она не с родителями?!
— Можно я с вами посплю? — шмыгает носом, точно готова разреветься.
Мое недоумение застревает где-то в точке возвышенности Эвереста.
— А вот сейчас не понял! — похоже, Тим также озадачен. — В смысле, мы то не против. — он садится, чтобы Милана его увидела. — А почему не хочешь с родителями?
Глаза у девочки вдруг заполняются слезами. И она начинает всхлипывать. Причем не громко, а так…безнадежно. Божечки-кошечки, да что ж такое то?! Чудом не запутавшись в простыне, бросаюсь к Милане. И крепко обнимаю, чувствуя как ее просто трясет. И…сама а ответ всхлипываю. Ну не должен ребенок рыдать так тихо и безнадежно. Пусть лучше уж ногами топает и орет.
Несколько секунд и мы уже рыдаем вместе.
Тим только бьет себя ладонью по лбу.
— Твою мать. — сообщает как-то безнадежно. — Может, вы поревете в постели? Милана, что произошло?
Впрочем, отвечать ему никто не собирается. Мы упоенно рыдаем, благо, негромко. Но зато обильно.
— Охренеть! — Тим ухитряется нас обоих сгрести в охапку и перенести на кровать, грозно рыкает. — Сидеть. Не реветь. Сейчас…чай принесу.
И уходит, ворча что-то под нос. А у меня уже сопли и слезы ручьем, как и у Миланы.
Но вечно рыдать не выходит. К тому моменту как Тим возвращается я ухитряюсь взять себя в руки, да и Милану успокаиваю. К явному облегчению Тима. Я уже поняла, что слезы близких ему женщин повергают его в тихую панику.
— Тебе — молоко с медом. — стакан переходит к Милане. — Тебе — чай с лимоном. Молча пьете, а потом отвечаем.
И попробуй его ослушаться, да. Тут уже не до секса. Тут у нас ребенок рыдает, а у меня слезы тоже катятся, но это все гормоны.
В итоге обе допиваем все, что нам дали, глубоко вздыхаем, Милана еще выдает порцию икоты и всхлипываний. Но в итоге успокаивается и устраивается между нами. А у меня сердце сжимается, когда она прижимается ко мне и судорожно вздыхает.
— Ну, Милана Филипповна, — голос у Тима прямо такой мягкий, заботливый, — давай колись, чего твои родители устроили кроме того, что год медитировали. — осекается, хотя вижу, что сказать хочет очень многое и все нецензурное.
Я молча растираю ее пальцы. Они сейчас холодные и мокрые от слез. Переглядываемся с Тимом поверх ее головы. Ну капец, у него глаза почти черные от ярости. И губы шевелятся беззвучно, точно продолжает ругаться.
Тепло от нас буквально укутывает ребенка, точно кокон.
— Они…они меня не слушают. Дядя Тим, ты говорил, что важно слышать и слушать. А они так не делают! Почему?!
Тим продолжает гладить ее волосы.
— Милана, ты не ошибаешься?
Она шмыгает носом
— Я им про школу рассказывала. Ну как у нас выступление на Новый Год было. И про дурацкую Ирину Анатольевну, про танцы. А они…они… опять судорожный вздох. — Они сказали, что это все мелочи по сравнению с каким-то там балансом. Я не поняла, если честно.
Рука Тима на ее волосах замирает. У него сейчас то самое каменное выражение лица, которое я уже успела выучить. И знаю, что внутри сейчас мой муж орет от ярости и бессильной злобы.
— Я им рисунок нарисовала. — продолжает Милана таким голосом, что у меня внутри все переворачивается. — Мама сказала, что получилось миленько, но Вселенная не дала мне таланта. И лучше будет если я займусь с ними йогой. А когда сказала, что хочу поспать с ними, то велели идти в свою комнату. Потому что им надо час провести в обете молчания.
У меня что-то ломается внутри. Судя по взгляду Тима — у него тоже.
— Милана, — вот как слова то подобрать, — слушай, я же видела твои рисунки. Есть у тебя талант! Я в твоем возрасте максимум, что выдавала, так это палка, палка, огуречик. Мой учительница рисования плакала кровавыми слезами, когда сдавала ей рисунки.
— А твоих лошадей вон даже на выставку отправили. — присоединяется Тим, только голос у него какой-то сдавленный. — И ты второе место заняла. Знаешь почему?
— По-почему?
— Потому что ты классно рисуешь. — сообщает Тим важным тоном. — Помнишь, я тебе говорил, что никогда не вру?
— Даже на работе?
— Поправочка: не вру родственникам и близким людям. Так вот, ты отлично рисуешь, у тебя великолепное чувство юмора и вкус, и я обожаю твои пранки. Даже если хочу за них дать ремня.
Он продолжает говорить, а я, как и Милана, слушаю, открыв рот. А в мыслях стучит одна и та же мысль: “Божечки-кошечки, да из него получится шикарный папа”.
Эпилог
— Я тебя ненавижу!
— Это бывает.
— Где. Моя. Эпи… — выдыхаю и ору, — Эпидуралка!!!
— Уже поздно ее ставить, ребенок идет. У тебя стремительные роды. — сука какая, а не муж! Я его ненавижу! Сначала сует в меня…всякое, а потом такое. Уф-ф-ф-ф, меня опять прошивает схваткой, да так, что в глазах темнеет. Голова кружится, кажется, я вот-вот потеряю сознание. И только крепкая хватка Тима не дает уплыть из реального мира. Уф-ф-ф-ф-ф, да чтоб я еще раз! Да ни за что!
— Я тебе…а-а-а-а!
— Хорошо, что ты как раз в клинике была. — эта падла точно за чаем беседует, мать его. — А то родила в машине бы, с такими то пробками.
— Выйди-и-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-а-а-а-а!
— Не могу, Огонек, ты меня за руку держишь.
— Руку оставь, а сам вали-и-и-и-и-и!
— Милая, это невозможно. Могу принести муляж.
Типичный юмор Тима, от