Мы ехали неторопливо, и с каждым шагом мир вокруг становился светлее. Наконец, между стволов показалась заблестевшая гладь воды. А еще через несколько мгновений, лес разошёлся, открывая перед нами берег. Река блестела под солнцем, едва заметный ветерок устраивал рябь на глади. У самой воды стоял небольшой, покосившийся от времени домик с коновязью и старой лавкой у стены.
Морозов спешился:
— Приехали, — произнес он, снимая с лошади сбрую. Он ловко стреножил животное, чтобы то, не ушло далеко
Я последовал его примеру. Воевода снял свой рюкзак, достал из него две небольшие удочки, одну протянул мне.
— Ловили когда-нибудь рыбу? — уточнил он.
— Нет, — признался я. — Не доводилось
— Тогда самое время учиться. — довольно произнес Владимир и кивнул на реку. — Смотрите. Внутри есть небольшой заряженный артефакт, который уменьшает ее. Но если сделать так…
Морозов быстро разобрал удочку, и я последовал его примеру. Довольно улыбнулся, когда у меня это получилось самостоятельно. Мы присели у воды. Река звенела, как струна, солнце играло бликами на поверхности. Легким, уверенным движением, Морозов насадил на крючок наживку. Я последовал его примеру. И мы закинули удочки. Владимир сел, прищурившись и глядя на поплавок. Я разместился рядом. Покосился на воеводу и открыл было рот, чтобы что-то уточнить, но с удивлением понял, что не хочу нарушать словами тишину. Поэтому просто сидел и смотрел, как на воде пляшут солнечные блики, и слушая, как где-то рядом стрекочут кузнечики, да вдалеке квакают лягушки. А в душе расплывалось какое-то странное спокойствие. Умиротворение. Словно я познал гармонию.
Минут через десять поплавок дрогнул, быстро ушёл в сторону, точно кто-то, набравшись смелости, и резко, с силой дернул за леску. И я замер, явно не понимая, что делать.
— Тяните! — сдержанно скомандовал Морозов.
Сердце у меня тут же забилось чаще. Я крепче сжал рукоять удочки, чувствуя, как леска дрожит в пальцах. Под водой кто-то дёрнул с такой силой, что чуть не вырвал удочку из рук.
— Потише, — сказал воевода. — Не рвите, держите натяжение… ведите в сторону.
Я, послушно следуя его указаниям, поднял кончик удилища, осторожно подматывая леску. Рыба рванулась снова, и на воде взметнулась дуга серебристых брызг. В солнечном свете они сверкнули, словно крошечные осколки стекла, и упали обратно, растаяв в ряби.
Я впервые в жизни ощущал это странное сочетание силы и хрупкости — под пальцами дрожала тонкая леска, на другой стороне которой билась живая, упрямая жизнь.
— Не отпускайте. Наклоните удочку и медленно ведите к берегу, — тихо посоветовал Морозов, и я послушал его совет.
Рыба снова пошла вглубь, резко дёрнулась, и я почувствовал, как ладони прилипли к рукояти. Под ногами хлюпнула прибрежная глина. Я сделал шаг назад, тянул плавно, чувствуя, как сопротивление постепенно слабеет.
Серебристая рыба вылетела из воды. Солнце скользнуло по влажной чешуе, и моя добыча засверкала чистым, зеркальным серебром. Она извивалась в воздухе, и на миг показалось, будто поймал не существо, а кусочек света.
Брызги попали на рукава, солнце заиграло в каплях. Я намотал леску, снял добычу с крючка. Стоял, держа пойманную живность в руках, и чувствовал, как от кончиков пальцев до самой груди поднимается волна живого, простого восторга. Рыба билась, прохладная и сильная, и я поймал себя на том, что улыбаюсь. По-настоящему, искренне, как не улыбался уже давно. Вода у берега вздрогнула, кольца ряби побежали по гладкой поверхности. Воздух наполнился запахом сырой травы и реки.
Морозов рассмеялся. Тихо, от души, с тем редким смехом, что появляется только у людей, умеющих радоваться чужому успеху.
— Поздравляю, князь, — сказал он. — Ваш первый улов. Вы быстро учитесь, Николай Арсентьевич.
В руке воевода держал котелок с плоским дном. Морозов шагнул к реке, зачерпнул воды, и поставил посуду на землю:
— Кидайте ее сюда. И снова насаживайте приманку.
Я сделал все в точности так, как сказал Морозов. И закинул удочку. Некоторое время, мы сидели молча. А затем я все-таки произнес:
— Здесь хорошо. Так тихо, спокойно. Будет даже обидно, если кто-нибудь позвонит и всё испортить.
Морозов усмехнулся:
— Могут, конечно, попытаться, — не оборачиваясь, ответил он. — Только вряд ли дозвонятся.
Я нахмурился, вынул из кармана куртки телефон. Взглянул на экран и усмехнулся: сеть здесь не брала. Воевода довольно улыбнулся, заметив мою реакцию:
— Иногда, Николай Арсентьевич, лучший способ отдохнуть — это позволить миру пожить без тебя. Один день княжество справится и без вас.
Я убрал телефон и посмотрел на воду и на солнце, что отражалось в её глади. Река текла спокойно, отражая голубое небо и сосны на другом берегу. Ветер колыхал листья, где-то хлопала цапля. Всё вокруг было таким простым, настоящим, будто сам мир на миг решил остановиться. И впервые за долгое время я почувствовал, как из груди уходит тяжесть, накопленная за все эти дни.
— Спасибо, Владимир Васильевич, — сказал я тихо. — Вы были правы.
Морозов едва слышно рассмеялся, глядя на реку:
— Вот и славно, князь. А теперь — давайте побудем в тишине. А то всю рыбу болтовней распугаем.
И мы замолчали. Просто сидели и смотрели на воду. Только река пела свою вечную песню, а ветер подхватывал её, унося туда, где не было ни Совета, ни дел, ни звонков. А где-то над головой крикнула улетающая прочь цапля.
Глава 10
Возвращение домой
Мы просидели на берегу реки почти весь день. Вода перед нами блестела, отражая стремящееся к горизонту тусклое солнце. Мы не спешили собираться, наслаждаясь спокойствием, которое здесь царило. И за все это время, я и Морозов едва ли перекинулись десятком слов. Лишь когда солнце начало клониться к закату, отбрасывая на реку золотистые блики, воевода поднялся, неторопливо потянулся и направился в сторону леса. Вскоре он вернулся с целой охапкой хвороста и развел костер. Огненные языки быстро поднялись в вечернее небо, наполняя воздух лёгким запахом дыма.
Морозов достал из рюкзака котелок,