— А это здание строили еще до императора Павла, — пробормотал я, рассматривая дом.
— Одно из первых заложенных в городе, — гордо сообщил Морозов. — Чтобы поддерживать связь с княжеством.
Я только кивнул, поднялся по ступеням крыльца и потянул на себя тяжелую створку.
Главный зал был просторным, с высоким сводчатым потолком, расписанным потускневшими орнаментами в виде лавровых ветвей и почтовых голубей. В центре висела на цепях массивная бронзовая люстра, когда-то сверкавшая, а теперь покрытая патиной. Свет падал неровно, и тени от решёток ложились на пол похожими на страницы раскрытой книги полосами.
Пол был каменный, с вкраплениями белого мрамора, и каждый шаг отдавался под высоким потолком гулким эхом.
Слева от входа, за деревянной решёткой, украшенной резьбой и гербовыми виньетками, шли столы, за которыми находились рабочие места почтовых служащих. А справа расположились кабинки с таксофонами.
На стенах висели пожелтевшие афиши: «Письма по Империи — за три дня!», «Гарантия доставки. Проверено временем!». И при виде их я с трудом сдержал улыбку.
За стойкой регистрации сидел усталый человек лет пятидесяти, в синем мундире работника почты. Рядом с ним стоял неприметный паренек в серой приютской робе, который увлеченно рассматривал стенды с газетами, но я заметил, что он то и дело оборачивается, цепко осматривая зал. Словно проверяя, не пришел ли кто.
Заметив нас, почтмейстер вышел из-за стойки и склонил голову в приветствии:
— Добрый день, мастера, — начал он. — Какая неожиданная честь… Чем могу быть полезен?
— Из столицы к нам должен был прибыть ревизор, — сказал я. — Не заходил ли он к вам сегодня?
Почтмейстер покачал головой.
— Никого не было. Из последнего — только дорожный курьер из Белоозёрья. Но он отбыл ещё утром.
Паренек за его спиной вдруг лукаво улыбнулся и кивнул, будто подтверждая слова почтмейстера. Я же почувствовал, как внутри растёт то знакомое ощущение тревожного ожидания, когда всё складывается слишком логично, но всё же неправильно.
— Спасибо, — произнес я, и почтмейстер кивнул:
— Могу еще быть чем-то полезен? — уточнил он.
— Нет, — ответил я, и старик вернулся за стойку.
Морозов стоял чуть позади, задумчиво осматривая зал. В углу хлопали двери сортировочной. Несколько работников в выцветших мундирах, аккуратно перекладывали посылки, не обращая на нас никакого внимания.
— Значит, сюда он так и не добрался, — довольным тоном произнёс Морозов.
Я кивнул, и воевода улыбнулся:
— Видит Всевышний, мы сделали все, что могли, чтобы обезопасить этого дурака от проблем, — произнес он. — Пора и честь знать. А то обед мы пропустили, а если и к ужину опоздаем, Никифор весь вечер ворчать будет.
— А ревизор? — с сомнением уточнил я. — Если он действительно ушёл один, стоит ли выслать людей на поиски? Или направился в лес напрямую.
Воевода хмуро посмотрел в окно:
— Солнце повернуло на закат, Николай Арсентьевич, — сказал Морозов. — И если этот столичный гость не совсем выжил из ума, он не подойдет к лесу даже на километр.
— Не извольте беспокоиться, мастер-князь, — послышался за спиной звонкий мальчишеский голос.
Я обернулся. В нескольких шагах от меня стоял тот самый приютский парнишка, который рассматривал газеты.
— Мастер Зубов разослал ориентировки патрулям и нас попросил за гостем приглядеть, — произнес парень, заметив, что я обратил на него внимание. — Так что из города столичного никто не выпустит. Даже если он очень того захочет. Посмотрит Северск, да спать пойдет.
— Вот как? — удивился я. — Ну, спасибо.
Воевода же достал из кармана мелкую купюру и протянул ее мальчишке:
— Вот, за труды.
— Да не стоит, — начал было паренек, но я заметил, каким взглядом тот смотрит на деньгу.
— Бери-бери, раз дают, — улыбнулся воевода.
— Спасибо, дядь, — поблагодарил мальчишка и быстро схватил купюру, незаметно пряча ее в карман. А затем показал мне знак, что все будет хорошо. Воевода же повернулся ко мне и произнес:
— Ну вот, можно ехать домой. Раз Зубов сказал, что с этим пришлым ничего не случится, значит, так оно и будет.
Я только кивнул. Мы попрощались с почтмейстером и вышли из здания. Вечер опускался на город мягко, почти незаметно. Небо окрасилось в глубокие тона — от перламутрового серебра до густого вишнёвого у горизонта. Ветер приносил прохладу с реки.
— Все равно переживаю я за этого ревизора, — пробормотал я, спускаясь по ступеням крыльца.
Воевода усмехнулся с иронией, что приходит только к людям, которые достаточно повидали в жизни.
— Ему полезно. Будет наука дураку: как приезжать инкогнито и устраивать самодеятельность в чужом краю. Пусть сам убедится, что Северск не место для самовольных прогулок.
Я усмехнулся в ответ:
— Хорошо сказано. Теперь одно мы знаем наверняка: ревизор хоть и себе на уме, но не связан с «Бастионом».
Воевода повернулся ко мне и с интересом уточнил:
— С чего вы взяли?
— Если бы это было так, ревизор бы встретился с представителями мануфактурщиков, — пояснил я. — Он никому не сообщал о своем визите, а значит, мог бы действовать, не скрываясь. И скорее всего, за завтраком его бы заметили не одного, а в компании кого-нибудь из «Бастионовцев».
— Логично, — согласился Морозов, подошел к машине, открыл дверь, сел за руль. Я обернулся, бросил последний взгляд на почтовое здание, в окнах которого отражались косые лучи солнцв, словно последний отблеск дня цеплялся за стекло, не желая уступать ночи. А затем сел в салон. Воевода завел двигатель, и авто выехало на дорогу.
Я устроился поудобнее, положив локоть на подлокотник, и позволил себе на мгновение просто смотреть на город. Как Северск медленно укрывается вечером, будто натягивает на плечи тёмный шерстяной плед. Один за другим вспыхивали уличные фонари, отражаясь в мокром булыжнике мостовой. В окнах зданий мелькали загорающиеся лампы. Редкие прохожие торопились домой, на углу, у лавки торговка запирала дверь, а неподалеку двое мальчишек, гоняли мяч по брусчатке. Всё казалось тихим, размеренным и спокойным. Неторопливым.