Я и моя компания разместились на прежних местах, почти по центру. И обсуждали мы то же самое, что и все. То, инициатором чего я стал целенаправленно, следуя четкому плану своей фракции.
— Никто не ожидал такого наплыва, — говорил я, перемешивая свою гречку по-купечески. От волнения аппетита почти не было. — Я думал, наберётся с десяток самых смелых, это максимум. Аристократов. А пришли все, кому этот зазнавшийся высокотитульный студент успел перейти дорогу за два годы обучения в академии. Очередь к секретарю ректора — как за билетами на концерт какой-то звезды.
Я отложил вилку, и мои пальцы постучали по столешнице.
— Меня уже вызывали давать показания. Не к Молниевскому, — я сделал многозначительную паузу, заставляя своих приятелей замереть с поднесёнными ко рту ложками, — а в полицию. В центральный отдел. Похоже, они завели полноценное дело, и так просто всё это не закончится.
Из-за соседнего стола донёсся взрыв хохота, кто-то громко сказал: «…а он, представляешь, заклинание скомкал и в мусорку!» — и снова смех. Все здесь были на взводе.
— А я слышала, — тихо, но чётко, вставила Цветаева, наклоняясь к центру стола, — что отдельно возбудили что-то по статье о незаконном обороте. Стимуляторов и… — она оглянулась и прошептала, — кое-чего похуже. Говорят, нашли тайник с наркотиками.
Молодец девочка. Это я ей велел вбросить такую фразу.
Мой взгляд метнулся к Татьяне, сидевшей напротив. Она изящно откусывала кусок хлеба, но её движения резко потеряли свою отточенность, став дёргаными. Глаза Рожиновой, поднятые на Ксюшу, были не просто злыми, в них плескалась всепоглощающая ненависть, которую я уже ощущал, впитывая в себя.
Я усмехнулся, уголок рта дрогнул. Эта стерва знала больше, чем показывала. И это ей грозило разоблачение в первую очередь. Разумеется, подобное не могло не злить ту, что привыкла сама дёргать за ниточки и вести всех согласно своему плану. Но кто ей виноват, если решила играть по-крупному, переоценив свои силы?
— Ну, что до «кое-чего похлеще»… — я громко вздохнул, откидываясь на спинку стула, и мой голос вновь приобрёл поучительные, слегка утомлённые интонации. — Я же не раз говорил. От него воняло, в прямом смысле. Жжёным сахаром.
Фраза прозвучала как пощёчина. Несколько человек за соседним столом резко обернулись, а Татьяна замерла, уже меня сверля убийственным взглядом.
«Жжёный сахар» — это знали все. Это было маркером самого дешёвого стимулятора — синей пыльцы.
— Все это знают, — продолжил я. — Многие это принимали, так что неудивительно, что полиция будет копать глубоко. И серьёзно, — я сделал паузу, давая словам впитаться в общий гул, и закончил с наигранным сочувствием, глядя в свою тарелку: — Бедный Виктор Петрович. Он, наверное, сейчас землю носом роет, чтобы выяснить, кто же его наследника на эту дрянь подсадил. Представляю, каково это — осознать, что твой сын не просто зазнайка, а… почти что наркоман.
— Это ужасно, — вздохнула Земская, покачав головой. — Не хочу даже думать о таком. Но, надеюсь, академию очистят от этой гадости. Я слышала, что пыльца забивает каналы, из-за чего потом становится сложнее развивать свой дар, а талант — тем более.
Я покивал с умным видом, краем глаза следя за Татьяной, которая, сама того не замечая, начала грызть ногти. Виктория, увидев это, остановила её.
Вот ведь верная собачка! Как долго она собиралась следовать за госпожой? Наверняка скоро ей придётся делать очень непростой выбор — или её свобода, или Рожиновой. Но даже так, Татьяна так просто не отделается. Она перешла дорогу не только мне, но и многим другим, решив играть по-грязному. И расплата будет неминуема.
* * *Ключ застрял в замочной скважине, будто кто-то изнутри намеренно его зажал. Я сильнее надавил, с неприятным скрежетом провернул — и щелчок прозвучал особенно громко в тишине подъезда.
Я вошел, не снимая ботинки, и сразу почувствовал запах — затхлый, душный. С флёром немытого тела и грязных носков. Тут явно давно не проветривали.
Крохотная студия — мы с Васей снимали примерно такую же. Оставив Снежнова, который пришёл вместе со мной, в прихожей, я вошёл в основную комнату.
Глеб сидел на краю стула, нервно дёргая ногой. Судя по всему, он смотрел по телевизору новостной репортаж.
Парень поднял на меня взгляд, явно ожидая увидеть другого человека. Его лицо… Оно было серым, землистым, под глазами — фиолетовые, будто синяки, полумесяцы. Глаза — два огромных, выцветших от ужаса пятна.
Он вскочил, стул с грохотом упал на пол. Его взгляд метнулся по сторонам, выискивая оружие, и наткнулся на столовый прибор, оставленный с обеда в этом бардаке. Он схватил вилку. Рука при этом сильно дрожала.
— Не подходи! — его голос сорвался на визгливый, почти женский фальцет. — Я тебя предупредил! Не подходи!
Я медленно, преувеличенно спокойно, направился к нему. Шаг. Еще один. Усмешка сама собой наползла на мои губы. Эта картина была до смешного жалкой: перепуганный до полусмерти второкурсник, аристократ — и против меня с вилкой. В таком состоянии он явно не мог полноценно магичить.
— Успокойся, Глеб. Всё в порядке.
Я плавным движением поставил на край стола пакет, из которого пахло жареной курицей и специями. И начал неторопливо раскладывать боксы с едой. Аромат свежей, горячей пищи заполнил помещение, создавая сюрреалистичный контраст с происходящим.
Но Глеб не успокоился, естественно. Он рванул в коридор, к выходу, огибая меня. Я даже не шелохнулся, чтобы остановить его. Просто наблюдал.
В прихожей послышался глухой удар, потом — звуки короткой борьбы и приглушенный стон. Через секунду Глеб появился в дверном проеме. Он пятился, отступая назад. А из прихожей, перекрывая собой весь выход, вышел Василий. Молча. Он скрестил руки на груди и встал, как скала. Пути к отступлению банально не оставалось. А против двух профессиональных бойцов Небесному крыть было нечем.
Глеб оглянулся на меня. Потом на Василия. Снова на меня. Понимание того, что он в ловушке, медленно и неумолимо наполняло его.