Мы с Васей возвратились в фойе.
Мы вернулись в фойе — и обнаружили, что под стеной, где лежал Гордиевский, теперь никого нет.
Глава 28
Работающий на английскую разведку подполковник КГБ Олег Гордиевский бежал по ночному лесу. Луна светила ему в затылок, и он петлял между деревьями, как заяц. И, как зайцу, ему было очень страшно. Зубы его лязгали друг о друга прямо на ходу. Когда на пути вырос похожий на человеческую фигуру разлапистый ствол мёртвого дерева, подполковник шарахнулся от него и позорно вскрикнул тонким голосом.
В какой-то момент подполковник Гордиевский заблудился. Луна зашла за тучу, и он потерял направление. Тогда подполковник совсем обезумел. Он носился среди деревьев, ветви рвали его одежду, а сам он громко и отчаянно скулил. Потом луна показалась снова, и к подполковнику Гордиевскому частично вернулся разум. Он собрал остатки самообладания и таки смог сориентироваться.
И даже вышел к своей спрятанной в лесу машине.
Руки дрожали, ключ долго не попадал в замок. И зачем я вообще её запирал? — ругал подполковник Гордиевский сам себя. Наконец у него получилось. Дверца распахнулась, и дальше нужно было попадать ключом уже в замок зажигания. Не сразу, но подполковник справился и с этим.
Он провернул ключ. Стартер с характерным звуком пожужжал под капотом, но машина не завелась. То же самое было и после второй попытки. И после третьей с четвёртой. Подполковник Гордиевский закричал страшным голосом. Он толкнул дверцу, собираясь выскочить наружу. И тут увидел, что рядом с машиной стоит человек.
Это был я.
Увидев меня, подполковник Гордиевский снова вскрикнул — теперь уже скорее не страшно, а жалобно. И плюхнулся обратно на сиденье.
Я внимательно посмотрел на него. Пистолет Гордиевского находился у меня в руках. Но у того мог быть ещё и другой. Например, лежать и ждать его в машине…
Однако по лицу предателя было незаметно, что он способен броситься в атаку. Или взять и застрелиться. Нет. Для всего этого нужна храбрость. Причём храбрость иного рода, чем таскать документы и выдавать советских агентов вражеской разведке.
Я обошёл машину, открыл дверцу и уселся на пассажирское сиденье.
Гордиевский поднял на меня затравленный взгляд. Мне подумалось, что сейчас в его лице определённо есть что-то отчётливо крысиное.
— Вам всё равно не поверят, — проговорил он, и подбородок его выдвинулся вперёд. — Поверят мне. Я подполковник и почти резидент. У меня больше веса, больше авторитета. У меня связи в Москве.
Я ожидал, что он упомянёт семью, своего заслуженного отца и героического брата. Но от этого он, слава богу, воздержался.
— Мне думается, что скорее поверили бы нам, чем тебе, — пожал я на это плечами. — Но на всякий случай мы подстраховались. И если не поверят нам, то твоим свидетельствам против себя самого не поверить просто не получится.
Он непонимающе заёрзал на сиденье. Признаюсь: тыкая его в морду нашим с Васей козырем, я с трудом сохранял флегматичный тон и спокойное выражение лица.
— У тебя в каблуках микрофоны, — объяснил я. — Твои ботинки подменили два дня назад в спортзале, пока ты играл в бадминтон.
Он ошарашено уставился вниз, на свою обувь. Я тоже туда взглянул. Даже после сегодняшней беготни по лесу было заметно, что ботинки добротные, фирменные и почти новые. Они и были новыми, щеголеватый Гордиевский придавал значение подобным вещам. Так что и заменить их другими, специально купленными и предварительно побывавшими в радиомастерской у одного полезного знакомца майора Смирнова, получилось несложно.
А записывающая аппаратура, установленная и проверенная нами вчера, исправно делала своё дело на чердаке отеля.
— Не жали «скороходы»? — заботливо поинтересовался я.
Гордиевский моргнул два или три раза, осознавая услышанное. И пока он осознавал, лицо его всё больше искажалось ужасом. Когда ужас этот достиг таких пределов, что мне самому стало не по себе на это смотреть, предатель вцепился пальцами себе в подбородок и на время застыл. А потом вдруг толкнул дверь и вывалился из машины.
Случилось это настолько резко, что я даже не успел ни за что его ухватить. Но когда я выскочил наружу, никуда бежать не пришлось. На Гордиевского нашло какое-то подобие помрачения рассудка. Он упал на землю и стал стягивать с себя ботинки. Скинул один, второй, отбросил их в сторону. При этом он что-то бормотал себе под нос и, кажется, нервно смеялся. Наблюдать такое на лесной поляне при лунном свете было жутковато.
Потом он побежал, ступая в носках по холодной, усыпанной мёрзлой листвой земле. Наступая на что-то колючее, он болезненно подпрыгивал. А колючего у него под ногами хватало.
Когда он добежал до ближайших кустов, оттуда выступил Вася. Его решительная фигура обозначилась на фоне деревьев. Он шагнул предателю наперерез и с брезгливым выражением лица вырубил того ударом пистолетной рукоятки в шею.
Пока мы грузили обмякшую тушку в машину, соткавшийся из лесных сумраков Йенс поднял капот и сделал так, чтобы машина завелась.
Мне подумалось, что роль человека из Кёльна Йенсу, в общем, удалась. А сыграть такого значительного персонажа не так и просто. Настоящий человек из Кёльна был настолько крут, что влиял на происходящее в делах европейского шпионажа, даже не появляясь на месте событий. Мало того: не только не появляясь, а вообще не подозревая, что эти события где-то происходят.
* * *В большом зале резидентуры было тепло и светло. За длинным рабочим столом собрался весь личный состав оперативников, полностью, плюс несколько человек из других отделов. Бывало ли такое здесь раньше? Память майора Смирнова с ответом затруднялась. По крайней мере, стульев всем не хватило и пришлось доносить из соседних кабинетов.
Среди людей царило оживление. Было оно, правда, не сказать чтобы радостным. Главный руководитель резидентуры оказался предателем и несколько лет работал на врага — какие уж тут радости. Все как будто пребывали в состоянии лёгкой контузии.
Кабинет Гордиевского был опечатан, ждали комиссию из Центра, из Москвы. Но теперь не такую, как в прошлый раз, а в другом составе. Все