— Ты тут корешка своего не выгораживай, — нахмурился Пеняев. — А то и тебе достанется. Ишь, спелись…
— Вообще-то, — вспылил Василий, — вербовка эта была моя! Я её три месяца подготавливал. Так что мне за случившееся больше всех обидно. А вы — спелись, выгораживаешь…
— Это неважно, — отмахнулся пеняющий человек Пеняев.
Он обвёл взглядом молчаливых участников совещания.
— Сергей, ты что думаешь?
Молодой Кисляк встрепенулся, мотнул блондинистой головой.
— Я не знаю, — медленно произнёс он. — Что стряслось с Николаем, сказать не могу, я находился в отдалении. Жаль, что так вышло, операция была важная.
Он коротко посмотрел на меня и отвёл взгляд. Вася при этом заскрипел стулом и что-то пробормотал.
— Важная, — эхом повторил Пеняев за Кисляком. — Была.
Его пятерня шлёпнула по столу, сдвигая в сторону очки в тонкой оправе и исписанные мелким почерком темноватые листы.
— Товарищи, — сказал он. — Мы с вами находимся здесь не просто так. Советский народ в лице коммунистической партии доверил нам нелёгкую и почётную миссию. Мы с вами сражаемся против капиталистической системы, пребывая на самых ответственных, самых передовых рубежах этой борьбы. У нас нет права на ошибку и тем более на халатное, безответственное отношение к делу.
Громкими и правильными словами часто прикрываются паршивые дела. Чужая память подсказывала мне, кто таков этот Пеняев. Разведчик из него был так себе. Но показатели себе он научился рисовать самые высокие. Фиктивные, существующие исключительно на бумаге агенты якобы добывали для этого деятеля тайную информацию. Сведения эти, правда, выискивались самим Пеняевым на газетных страницах, чаще всего в «жёлтой» прессе. Вознаграждение же за эту «липу» выделялось вполне настоящее, в твёрдой валюте. И такой продуманный он был здесь, надо сказать, не один.
В лучшем случае Пеняеву могли рассказать какую-нибудь сплетню околополитические прохиндеи, что разводили его на дорогие ресторанные обеды. Знать каких-то действительно важных секретов датской политики они не могли по определению. Пара завербованных Васей секретарш приносили пользы на порядок больше, чем вся пеняевская агентура, и настоящая, и липовая. Но отчёты для начальства этот тип сочинять умел, тут не отнять.
Слушая его пафосные речи, я уже понимал, что закончатся они чем-то для меня весьма гадостным. Но я даже и не представлял, насколько.
— Исходя из вышесказанного, — продолжал Пеняев, — я считаю, что в наших рядах должны пребывать только самые достойные. Поэтому я буду рекомендовать руководству, — он бросил многозначительный взгляд на пустующее место во главе стола, — да, буду рекомендовать решение об отзыве майора Смирнова домой. И о его переводе на службу в другое место: туда, где его уровня и способностей будет достаточно.
Ты смотри, какая скотина, подумал я.
В большом зале для совещаний повисла тишина. Прекратилось всякое шуршание, ёрзанье, скрип стульев. Все взгляды уставились на Пеняева. А с него тут же переместились на меня. Кто-то смотрел с сочувствием, кто-то с неуверенным и осторожным злорадством. Какая непростая у них тут обстановка, в резидентуре-то.
— А работать кто будет? — буркнул себе под нос доктор Лапидус.
Он, похоже, переживал не столько за меня, сколько за общее шпионское дело. И это было правильно.
И товарищ мой Вася тоже набрал побольше воздуха, и явно не для того, чтобы с подлым Пеняевым соглашаться. Наоборот, он собирался спорить с ним с пеной у рта.
Но тут около двери кто-то значительно кашлянул. И все головы мгновенно повернулись в ту сторону.
Дверь щёлкнула, закрываясь. Вдоль стола с сидящими там людьми прошёл осанистый человек в хорошем костюме. Он пробирался на своё место. И место его находилось во главе стола. Здесь было не принято вскакивать при появлении начальства, всё же не армия. Однако все дисциплинированно замолчали и посмотрели на человека в костюме с почтением. Ну или, по крайней мере, с молчаливым вежливым приветствием.
Наш руководитель уселся на свой начальственный стул и обвёл всех спокойным взглядом. Потом выделил отдельный взгляд персонально для Пеняева. Едва заметно усмехнулся.
— Яков Борисович, Яков Борисович, — ласково произнёс он, вертя в пальцах изящную паркеровскую ручку. — Вот вы вроде бы попали во внешнюю разведку не из кавалерии… А как же любите рубить сплеча.
Его усмешка стала заметней, и многие с готовностью усмехнулись вместе с ним. Пеняев, впрочем, в это число не входил.
— В оперативной работе, — продолжал исполняющий обязанности резидента поучительным тоном, — успех никогда не гарантирован. Всегда подразумевается некоторая вероятность того, что осуществить задуманное не удастся. Иначе и быть не может. И если после каждого такого случая мы станем наказывать и отправлять на Родину кого-то из наших товарищей…
Он развёл руками в стороны, как бы предлагая всем вместе оценить нелепость такого решения. Коллектив в большинстве своём эту нелепость оценил.
— А наши неудачи, дорогой Яков Борисович…
Тут резидентурный начальник сверкнул глазом и перебил сам себя:
— Я бы, кстати, не спешил называть их провалами, очень уж неприятно звучит… Так вот, неудачи наши имеют под собой вполне объективные причины. И, хорошенько все вместе поработав, мы их — как неудачи, так и причины, — я в этом абсолютно уверен, очень скоро полностью изживём.
Он с лучезарной и чуть надменной усмешкой осмотрел собравшихся за столом. И закончил свою назидательную речь в том духе, что всё осознавший майор Смирнов примет, мол, в изживании неудач самое активное участие и вгрызётся в работу со всей энергией своего осознания и раскаяния.
Слово это было окончательным. Моему недоброжелателю Пеняеву после такого оставалось только недовольно посопеть, а потом молчаливо согласиться: да, мол, товарищи и коллеги, признаю, погорячился…
И вроде бы мне полагалось после такого начальственного зигзага выдохнуть украдкой и порадоваться. Всё же если и существовал в моём перемещении в прошлое какой-то смысл, едва ли он заключался в том, чтобы на другой же день быть выставленным с работы и с позором отправиться незнамо куда. Но во всём этом существовал некоторый изрядный нюанс. Очень важный. Моментально переворачивающий всё с ног на