Идем дальше, спрашиваю: «А почему в таком случае вы так боитесь приступа и на перроне?» «На перроне много народу. Начнут суетиться, блузку расстегивать, зеваки набегут, наступят, оскорбят», – она еще долго продолжает развивать свои доводы. И внешне все, что она говорит, представляется очень убедительным. Только вот к функционированию сердечно-сосудистой системы это ровным счетом не имеет никакого отношения, так что остается совершенно непонятным, при чем тут сердечный приступ. Какое он имеет ко всему этому отношение? Что ж, сейчас поясню.
А отношение самое прямое. Страх сам по себе иррационален, ведь по сути дела (если смотреть объективно) невротику бояться нечего и незачем, но человек боится. Как вы думаете, нужно найти этому страху объяснение? Нужно, в противном случае начинает казаться, что он просто сходит с ума, а это ощущение не из приятных, и поэтому он все-таки «находит» объяснение. Пусть оно лишено всякого смысла, но это в значительной степени успокаивает, неизвестность всегда во сто крат ужаснее неопределенности. Нам действительно свойственно бояться всего неизвестного, а объяснение создает иллюзию известности. Определенность, какой бы она ни была, лучше неопределенности. Если же невротик действительно осознает, что его страх не имеет под собой никакого реального основания, он чувствует себя в дурацком положении, это заставляет его пойти на конфронтацию с собственным страхом, но это пугает его еще больше. А потому человек начинает судорожно подыскивать под свой беспричинный страх более или менее убедительную причину, а после под причину – доказательства и объяснения. И как только он найдет их, то сразу успокоится и перестанет сопротивляться своей беде, своему неврозу, сложит руки и будет покорно мучиться, сетуя на свою тяжелую долю. Поэтому я и говорю, что объяснение – это лучший «тюремщик».
Угроза сердечного приступа или разрыва аорты у большинства моих пациентов мнимая. Но для них она более «вещественна», чем страх, не имеющий под собой никаких видимых оснований. Кроме того, если ты «знаешь», что у тебя возможен сердечный приступ или разрыв аорты, ты можешь избежать каких-то ситуаций, которые, по твоему мнению, могут к ним привести (вот почему мои пациенты не ездят в метро и постоянно измеряют свое артериальное давление и частоту пульса), а значит, как бы избегаешь страха. Но это лишь иллюзия, хотя и очень убедительная. У так называемого беспричинного страха, конечно, есть своя причина, но это не сердечный приступ и не разрыв аорты. Каждую минуту эта опасность реально подстерегает миллионы людей, но они не испытывают такого страха, а те, кто соматически совершенно здоров, боятся этого как огня. Но истинная причина «беспричинного» страха глубоко скрыта в подсознании, она имеет психологические корни, именно поэтому и проявляет себя в виде страха, а не сердечным приступом, например.
Невротик боится неизвестности больше любого другого человека оттого, что он в себе не уверен. Причем его неуверенность в себе закономерна: как можно верить в себя, если ты смутно понимаешь, что в тебе есть что-то, что от тебя не зависит, но может тобой управлять, например страх, возникающий самопроизвольно, без всякой видимой на то причины. А поэтому ему очень нужно найти объяснение своим симптомам, и он ищет, причем даже уже не правды, а хотя бы правдоподобности – только бы не мучиться от страха неизвестности, не балансировать над пропастью, найти хоть какой-нибудь, пусть даже и болезненный, покой и определенность. Такое объяснение позволяет ему жить с его страхом. Жить-поживать, невроз наживать.
Запомните, что любое объяснение, которое вы придумываете (путь даже непреднамеренно), чтобы оправдать собственную неадекватность, иррациональный страх, беспричинное чувство вины или совершенную ошибку, ведет прямиком к неврозу. В этом смысле невротик – это человек, разучившийся быть честным с самим собой. Страх, тревога, депрессия, неизвестность – это пытка; и невротик начинает врать себе, полагая, что это ложь во спасение, но оказывается совсем наоборот. Таким образом, он только обезоруживает себя перед лицом своих проблем, он смиряется с ними и утрачивает последние силы, необходимые ему для борьбы.
Эта ложь – настоящее предательство по отношению к самому себе, так что это не только самообман, это еще и самопредательство. Мы боимся признать, что у нашего страха нет внешних причин, не решаемся взять на себя ответственность за свой страх, и от этого наша неуверенность только увеличивается.
Поэтому следующую психотерапевтическую процедуру я предлагаю своим пациентам только после того, как они уже потенциально готовы к тому, чтобы расстаться со своим неврозом. В противном случае она не будет эффективной. Пациент станет цепляться за свой невроз и снова обращаться за помощью к своим лживым советникам, к объяснениям и интеллектуализации. «Услужливый» язык непременно примчится ему на помощь и тут же на пару с паралогичной логикой отыщет тысячу оснований для любой нелепости. Он парень не промах! Такой вот своеобразный психологический адвокат, клиент которого «всегда прав». Правда, играет он на стороне обвинения, но ведь его клиент об этом не знает, так что нечего и беспокоиться, его тылы прикрыты. А ваши? За вас в такой ситуации я, к сожалению, не готов поручиться.
* * *Итак, что же я предлагаю своим пациентам, чтобы окончательно избавить их от невроза? Я просто спрашиваю, зачем они боятся. Удивлены? Покажу на примере. Мы уже семь занятий работали с пожилой пациенткой, которая страдала от разнообразных страхов, особенно страшно ей было оставаться одной в замкнутом помещении и умереть во сне. Стаж у этих кошмаров был уже почти пенсионный. Конечно, как это водится, каждый из них, даже самый нелепый, был заботливо «укутан» ею в десятки разумных объяснений, всему были найдены причины, доводы и основания. Хотя, как вы понимаете, при всей своей внутренней логике и связности эти адвокатские штучки не имели никакого отношения к здравому смыслу. Впрочем, сложно и представить, каким должен быть довод, чтобы объяснить причину, претендующую на разумность, по которой нельзя оставаться в пустой комнате. Но оставим это.
Когда после наших занятий она научилась большинству изложенных в этой книге психологических приемов, то смогла наконец отмежеваться от собственных страхов, дистанцироваться от них, хотя и продолжала время от времени отдаваться им. И вот одним прекрасным солнечным зимним днем, прогуливаясь с ней по парку, я спросил у нее: «А зачем вы боитесь?» Она тут же, не медля ни секунды, стала отвечать, как тараторит зазубренный урок