С полчаса эта в общем-то простая процедура не давалась вовсе. А он сопротивлялся ей так, словно бы я просил его о невозможном. Но когда он под моим почти неистовым нажимом сумел наконец сменить абсолютное на относительное, его прорвали такие рыдания, что мне даже стало не по себе. Более чем странная реакция на такого рода задание. И на первый взгляд было совершенно непонятно, что его так сильно встряхнуло. Но вскоре все выяснилось.
Истинное знание – это то, что открывается в сердце.
Суфийское высказывание«Я всю жизнь пытался приструнить свои чувства, а теперь вы все портите!» – кричал он на меня сквозь слезы. Мне оставалось только поздравить его с этим завоеванием, что я и сделал. Но почему чувства, а не мысли или слова – вот что меня действительно интересовало. От этого вопроса он впал в еще большую тоску. По всему видно было, что эти сомнения его уже терзали. Наплакавшись вдоволь, он посмотрел на меня своими небесно-голубыми, почти белыми глазами и сказал, что я обрекаю его на муки. «Лучше не чувствовать боли, о ней лучше говорить», – сказал он мне. Признаться, я был несколько обескуражен, но меня тут же заинтересовало: а о любви он думает то же самое? Что, вы думаете, он мне ответил? Он сказал: «Да».
«А чего вы тогда хотите?» – удивился я. «Чтобы все было, как должно быть», – проскрежетал он в ответ. «Оно так и есть», – мне казалось, я констатировал очевидный факт. «Оно не так, как должно быть, оно так, как есть», – возразил мой пациент. «А разве то, что есть, не появилось с необходимостью, потому что не могло не появиться, а потому должно было появиться?» – пришлось разъяснить мне свою позицию. После этого он почти разгневанно спросил меня: «Вы хотите, чтобы я сдался?» «Нет, я хочу, чтобы вы любили», – ответил я. «Мне нужно подумать», – сказал он, и мы простились до следующего раза.
Когда мы встретились через несколько дней, я прочел в его глазах властное злорадство. «Я подумал, я согласен, – сказал он мне, – но я не думаю, что это возможно». В этот раз я почти не слышал от него «должен», «надо», «следует» и пр. Теперь он сыпал одними оценками. Он доказывал мне невозможность любви, аргументируя свою позицию все теми же оценками. Он считал «минусы», говорил о человеческих недостатках, о слабостях, о порочности и т. д. Он так красочно отчитал предательство, ненависть, измены и что-то еще в этом духе, что на какое-то мгновение мне показалось, что я на проповеди. Однако этот «пастор» не только не любил, его речь отрицала саму возможность любви. Он высмеивал любовь, бичевал чувства, унижал радость взаимности. Он сказал, что презирает «бредни о любви и радости».
Видимо, он надеялся, что я буду с ним спорить, но его прогнозы не оправдались. Ему нужно было выговориться, и я дал ему эту возможность. После чего я похвалил его и сказал, что, хотя относительно своей готовности любить он мне солгал, я на него в общем-то не в обиде, поскольку чувства уже стали у него появляться. «А то, что вы начали с презрения, так в этом ничего странного», – закончил я.
Человек, не доверяющий себе, верящий только букве, – это человек оценки и требований долженствования. Мой пациент прятался под этой выдуманной им маской из-за своего страха перед любовью и искренними чувствами.
Как улитка прячет свое нежное тельце в раковину, так и он прятал свою тонкую душу под завесой слов. Многие поступают таким образом, но они не знают, что не найдут в этом укрытии ни воздуха, ни пищи и непременно погибнут.
В третий раз он был удручен больше обычного, но все-таки, как вы догадываетесь, пришел. Он, видимо, долго и мучительно думал над моими последними словами, и они повергли его в трясину самобичевания и уничижения. «Я ничего не стою, – говорил он мне в этот раз, – моя жизнь пошла прахом. Я никогда не смогу полюбить, это катастрофа». Через слово он повторял: «кошмар», «безумие», «это невыносимо», «это конец» и т. п. Казалось, он был раздавлен. И тогда я стал спрашивать, что у него есть. Поначалу ему трудно было вспомнить хоть что-то, кроме работы. Потом он вдруг осознал, что у него есть семья, пятилетний ребенок, постаревшая мама, дом далеко в деревне, где он проводил школьные каникулы в детстве, еще остались старые друзья, кроме того, он чувствовал в себе талант преподавателя, и много еще хорошего и дорогого.
С каждой минутой ему становилось все лучше и лучше, ведь он расширял свое душевное пространство, которое до этого момента фактически коллапсировало под натиском словесных бомбардировок. Потом он вспомнил, что у него еще есть сестра, с которой он уже несколько лет не виделся, подрастает племянник, которому давным-давно пообещал купить игрушечный грузовик. И тут он снова в сердцах сказал: «Какой кошмар! Я ведь так и не сделал этого!» «Вы его любите?» – спросил я своего пациента. «Конечно!» – не раздумывая, ответил он. «Тогда главного кошмара мы избежали», – облегченно заметил я. Упрощая, можно сказать, что после того, как мой пациент вспомнил все, что было ему дорого, в нем вновь возникла способность любить и чувствовать эту любовь, которые были жестоко подавлены его словесной аргументацией, убеждавшей его, что чувствовать – это больно и рискованно. Теперь он так не думал, да и «проповедей» от него я больше не слышал.
Теперь подведем некоторые итоги. Мой пациент в разное время мучился тремя словами: «надо», «плохо» и «никогда».
Сначала он был до краев полон своими «надо», «должен», «следует», «необходимо». От этого он и стал «машиной с программным управлением», полностью разучился чувствовать, подавил свои естественные желания и порывы. Он отдал себя на поруки бездушных правил и бесконечного числа умозаключений, которыми его снабжал язык. Чем-то он очень напоминал попугая, он разучился переживать и сочувствовать. Как выяснилось после нашей первой встречи, эти слова служили ему для того, чтобы «приструнить свои чувства».
Когда мы следуем своим «надо» и «должен», мы следуем зову своего рассудка, условного рефлекса, так же как собачка Павлова реагирует на мигающую лампочку. Душевный труд, решение сердца дается нам не так-то просто, за него нужно побороться, причем не с кем-нибудь, а со страхом, совестью, неловкостью, завистью и эгоизмом. Но это честное, выстраданное решение, и вы не держите за пазухой камня (подобно моему пациенту), который может сослужить вам плохую службу, если вы упадете с моста в воду.
Кроме того, эти императивы действуют наподобие латиноамериканских диктаторов. Они требуют и приговаривают, они беспощадны к своим носителям («я должен» или «мне необходимо»)