Маленькая смерть
Николь Бланшар
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дом сверкает, наполненный жизнью, но все, что я вижу — это смерть.
Сегодня ночь перед Хэллоуином, и я слишком взрослая, чтобы бояться темноты, но это не мешает волосам у меня на затылке вставать дыбом, когда я пробираюсь сквозь тени к месту назначения. Марафон фильмов ужасов за последние несколько недель доконал меня. Крики. Кровь. Меня мучают кошмары, и даже снотворное, которое прописал врач, не помогает.
Вот вам и экспозиционная терапия1.
Я замираю на ступеньках перед входом и смотрю на величественный фасад с серо-голубыми распашными дверьми в стиле французской провинции. Их знакомый вид одновременно утешает и тревожит. Интересно, это момент, когда голос разума спасет меня от того, что я собираюсь сделать? Совсем не похоже на врата ада, но ощущение такое, будто я собираюсь войти в логово дьявола.
Влажный октябрьский ветерок, насыщенный сладким ароматом оливковых деревьев и пряной фиолетовой гвоздики, обдувает мои только что продепилированные ноги и дразнит нос. Пока я медлю еще мгновение, рациональный голос в моей голове вызывающе молчит. Я одна, и единственные голоса, которые слышны здесь, — это крики пьяного веселья, доносящиеся в ночном воздухе с шумной вечеринки в обширных садах за поместьем. Ощущение нереальности происходящего напоминает мне о карнавале и вызывает дурное предчувствие.
Полагаю, рациональность умерла в тот день полгода назад, и никакое желание ее не вернет. Кажется, что чем больше я цепляюсь за крохи контроля, которые у меня были раньше, тем быстрее они исчезают прямо из моих рук.
Совладав с волнением, я прячу его за безупречной завесой спокойствия. Я расправляю плечи и глубоко дышу, пока пульс не перестает скакать, а трепет в животе не утихает. Блестящая золотая маска, закрывающая большую часть моего лица, помогает мне в этом. С ней меня никто не узнает. Никто не будет успокаивать меня фальшивыми соболезнованиями или душить своим неприкрытым любопытством. Я могу быть кем угодно, только не собой.
Анонимность мимолетна, когда ты дочь известного местного политика, и тем более, когда твоя любимая мать совершила самоубийство у тебя на глазах в том самом доме, перед которым ты стоишь.
Я сглатываю, прогоняя воспоминания, и стучу в дверь с большей силой, чем нужно. Молодой человек с приятными невыразительными чертами лица открывает, из-за его спины доносится какофония музыки, смеха и разговоров.
— Добро пожаловать. Могу я увидеть ваше приглашение? — его черная венецианская маска поблескивает в свете фонарей на крыльце, когда я вкладываю приглашение в его протянутую руку.
Пока он изучает приглашение, за его спиной я вижу больше персонала в одинаковых черных смокингах и женщин в элегантных черных платьях, разносящих серебряные подносы с шипучими напитками и закусками. При виде еды мой желудок протестующе сжимается, и я вдыхаю через рот. Ошеломляющая, роскошная обстановка больше не кажется мне красивой и чистой, как раньше. Теперь я вижу лишь жестокость, скрывающуюся за маской.
Мужчина прочищает горло, его глаза прикованы к моим, как будто он не хочет отводить взгляд. Искра удовольствия успокаивает мое волнение, и я мысленно похлопываю себя по спине за то, что последовала совету Ясмин и выбрала это платье. Идеальное отвлечение. Короткое, как грех, с драпирующимся V-образным вырезом на груди, высокими разрезами по бокам, и глубоким на спине, открывающим ямочки на пояснице. Украшенное мерцающей золотой бахромой по низу и вышивкой золотой нитью на бюсте, оно идеально сочетается с моей вычурной золотой маской. Это не мой привычный розовый наряд, но чем меньше я похожа на себя обычную, тем лучше.
У меня перехватывает дыхание, когда он опускает глаза на мое имя, но он едва читает его, прежде чем сверить со списком на клипборде.
— Спасибо, — бодро говорит он, возвращая приглашение. На лицевой стороне изящным каллиграфическим почерком написано золотом «Сенатор Рори Галлахер и семья». Я мысленно благодарю своего дорогого старого отца. Это единственный случай, когда я использовала его имя, чтобы открыть нужные двери.
— Приятного вечера. Основное мероприятие проходит в гостиной и продолжается на террасе и в садах, где проходят благотворительные игры.
Я бормочу слова благодарности, заходя внутрь, но не уверена, что мой голос прозвучал достаточно громко, чтобы он услышал его за музыкой струнного квартета по другую сторону дверей патио. Ком встает в горле, когда воспоминания всей моей жизни обрушиваются на меня, как только дверь за нами закрывается в ожидании следующего гостя. Я чувствую себя как дома и в то же время совершенно чужой.
Мой взгляд против воли устремляется к величественной парадной лестнице, несмотря на то, что по дороге сюда я несколько раз напоминала себе, не делать именно этого. Но я словно не контролирую свое тело. Раньше холл был моей любимой частью поместья. Лестница, занимающая большую часть помещения, — это великолепное произведение инженерного искусства, закручивающееся над головой и украшенное витиеватыми металлическими элементами ручной работы.
После той ночи, когда я нашла свою мать внизу, ее тело, сложившееся в жуткий узел и залитое кровью, при виде этой лестницы у меня снова и снова сводит живот.
Сосредоточься, Катриона.
Я слегка встряхиваюсь, как будто это поможет укрепить мою решимость. Я не могу позволить себе отвлекаться, тем более, когда эта вечеринка — единственный шанс снова оказаться в доме. При первой же возможности я выбрасываю приглашение в одну из мусорных корзин, стратегически расставленных по всему дому. С комком в горле размером с кулак, я улыбаюсь под маской и беру бокал с пузырящимся шампанским у проходящего мимо официанта. Алкоголь ослабляет волнение, и я делаю глоток, чтобы чем-то занять себя, пока изучаю лица окружающих. Легкое опьянение поможет развеять давящее беспокойство, которое я подсознательно испытываю.
Телефон жужжит в моем огромном клатче от входящего сообщения. Протиснувшись между комнатным растением и мужчиной, который не понимает, что нужно убраться с дороги, я роюсь между пауэрбанком и презервативами — Господи Иисусе, Ясмин — в поисках своего телефона. Мужчина улыбается из-под своей дьявольской маски, когда я вынужденно сталкиваюсь с ним. Я сверкаю глазами и случайно проливаю шампанское на его костюм от Ральфа Лорена.
— Упс, — резко говорю я.
Его выдавленное сквозь зубы «Сука» преследует меня, когда я выхожу в огромную гостиную открытой планировки, обставленную белоснежной мебелью. Полагаю, новый владелец не позаботился о смене интерьера. Все почти в точности так, каким мы оставили. Даже любовно отреставрированный рояль «Steinway Model O», который принадлежал отцу моей матери. Не то чтобы я его знала. Все мои бабушки и дедушки умерли прежде, чем я появилась на свет. Призрак воспоминания — моя мать, сидящая за роялем и перебирающая клавиши, — вот-вот настигнет меня, но я подавляю его, отворачиваюсь от рояля и открываю свои переписки, как только никого не оказывается рядом.
Ясмин: Прошло 32 минуты. Ты обещала, что будешь выходить на связь каждые полчаса. Ты еще жива? Нужно прислать скорую? Подкрепление?
Ясмин: У меня был обход до полуночи. Я должна сейчас спать, а не следить за твоим местоположением. Я добавлю бесконечные бокалы с «Маргаритой» к списку дерьма, которое ты мне должна за то, что заставила пройти через это.
Под подкреплением она подразумевает своего старшего брата Реджи, который служит в полиции Нового Орлеана. Меньше всего мне нужно, чтобы она позвонила в полицию, и она это знает. Может, Реджи и не мой брат, но без колебаний поведет себя именно так, если Ясмин сообщит ему о том, что я задумала.
Я: Я жива. Только что вошла. Хотела бы я, чтобы ты была здесь.