Исаак Poca
Безопасное место
Эльвире, Кармеле и Оливии, ибо они — будущее
Lugar seguro
Isaac Rosa
НЕЗАКОННОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ, ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ, ИХ АНАЛОГОВ ПРИЧИНЯЕТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ, ИХ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ ЗАПРЕЩЕН И ВЛЕЧЕТ УСТАНОВЛЕННУЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.
Вот что сказал я парню, перевесившись через перила его балкона и указывая поверх крыш на реку. Сказал, ясное дело, с умыслом, но в это время я и впрямь представлял, что покидаю здание через подвал и пересекаю полгорода под землей: не передвигаясь от одного безопасного места к другому — ты ведь знаешь, не так уж их пока и много, — а скользя по другим подвалам, парковкам, туннелям, канализационным трубам, кирпичным камерам, колодцам, закованным в железо ручьям, осколкам древности, которые еще только предстоит обнаружить археологам, и станциям метро; по идеально прямой линии, без усилий проходя сквозь стены, фундаменты, электропроводку, уплотненную землю и толстые корни, как будто ныряю вслепую, загребаю воду и, задерживая дыхание, вверяю себя горячему подземному потоку, пока тот не донесет меня до дома. Изнуренным, но счастливым. Образ был прекрасный — возможно, мне вспомнился какой-то сон.
— Я и не знал, что их столько, — явно под впечатлением ответил парень, и его голос подсказал мне, что осталось сделать последний, легкий толчок, поэтому я воспользовался интимностью момента: мы вдвоем, плечом к плечу, стоим на узком балконе и глядим на город при первом свете дня.
— Не знали, потому что это закрытая информация, — сказал я ему и наболтал то же, что и всегда: чтобы безопасное место было по-настоящему безопасным, осмотрительность необходима; это, мол, не то же самое, что налепить на фасад наклейку охранной фирмы, а совсем наоборот: никто не должен об этом знать. — Никто, — повторил я сурово. — Такова первая же рекомендация, которую мы даем нашим клиентам, — солидное множественное число запросто соскочило у меня с языка, — осмотрительность, полная секретность.
— Ах вот почему я не припоминаю таких бункеров в других домах, — сказал он, и в его словах сквозила не ирония — убежденность.
— Вашего тоже не припомнят, — шепнул я ему, рискуя переусердствовать с эффектом, но продолжая настаивать, чтобы после моего ухода он всем об этом растрезвонил: — Вашего тоже не припомнят, потому что вы тоже будете молчать, правильно?
Готово. Еще двадцать минут назад он и слушать меня не хотел, а потом — досадуя, что заинтересовался предложением, — не хотел впускать меня в квартиру; и все же после сцены на балконе мы вместе спустились в кладовую.
Он распахнул решетку, мы преодолели последний лестничный пролет и двинулись по коридору с цементным полом, дверями по обеим сторонам, трубами и умирающими тараканами вдоль стен. Он с улыбкой постучал в фанерные двери, тук-тук, тук-тук, и задал вертевшийся на языке вопрос: не установил ли уже себе такое кто-то из соседей? Было очевидно, что нет — там скрывались только кладовые. А чего ты ожидал, дубина, — бронированных ворот и неоновой вывески «Внимание, внимание! Здесь безопасное место»? Вслух я этого, само собой, не произнес. Мне пришлось терпеливо объяснить, что если он обустроит такое для своей семьи (семью важно упоминать постоянно), то снаружи понадобится дешевая дверь как раз вроде этих. Когда соседи понесут в свою кладовку какой-нибудь велотренажер, то ничего не заметят.
Он открыл замок, толкнул разбухшую от влаги дверь и включил тусклую лампочку. Помещение четыре метра в длину, полтора в ширину. Я оглядел пыльные пожитки и указал на ржавый велотренажер. Мы обменялись шутками. Я наклонился, чтобы осмотреть нижние полки. Очередной дурень прочитал статью о том, как завести свой винный погреб, и теперь надеется, что годы сотворят чудо с его винами из супермаркета. Я погладил одну из бутылок, вслух прочитал этикетку и выразил восхищение. Деловито снял показания счетчика, записал их, с видом профессионала изучил трубы, пересекавшие потолок над нашими головами, и пару раз топнул каблуками по полу.
— Отлично, — произнес я, — отлично. Двое взрослых и двое детей. Без проблем. И здесь по-прежнему хватит места для вашего прекрасного винного погреба.
— Чтобы выпить за конец света, — сказал парень возбужденно, но стараясь не показывать, как основательно он попался на крючок.
Я очертил план базовой модели, найдя место в замызганном пространстве кладовой для каждого элемента: трехъярусной кровати, стеллажа для съестных припасов, электрогенератора, очистителя воздуха. Краем глаза уловил, что у парня довольное выражение лица. Ну вот, теперь он точно не соскочит. Чтобы убедить парня окончательно, я завел привычную шарманку: пообещал сообщить ему кое-что по секрету, с мнимой опаской выглянул в коридор и только потом прошептал: «В этом здании уже есть одно». Дальше бросил ему кость: если он угадает, в какой кладовке оно находится, я дам ему десятипроцентную скидку.
Парень улыбнулся, завилял хвостом и вышел в коридор. Прикладывая ухо, простучал костяшками каждую дверь, точно ненормальный. Естественно, он ничего не нашел, но скидку я ему дал.
Как видишь, день начался удачно.
Удачно день и начался, и продолжился. Попадание два из двух. Второй визит, через три квартала от первого, прошел еще легче: меня встретила пожилая пара, старше тебя, напуганная и безоружная перед маркетинговыми трюками. Старушку я сначала принял за вдову, потому что именно она открыла дверь и пригласила меня в гостиную с кучей семейных фотографий и телевизором (шла утренняя программа новостей); идеальная чистота и нарочитый порядок тоже наводили на мысли о вдовстве. «Здесь будет даже слишком легко», — сказал я себе и, не поверишь, почувствовал укол вины. Моя хилая совесть иногда чуть-чуть скребется — дает понять, что она у меня все еще есть. Но потом я услышал мужской голос в коридоре и по-настоящему обрадовался, что дело предстоит тоньше и сложнее, чем обработать старушку, которая живет одна и слишком часто смотрит ящик.
Радоваться было рано. Как только старик показался в гостиной, мне бросилась в глаза его кротость (читать лица с первого взгляда я уже научился). «Что у нас на обед?» — спросил он детским тоном; мое первое впечатление, — едва увидев меня, он выпалил: «Кто это, а? Это кто?» — подтвердилось. Ситуация оказалась только еще благоприятнее: одинокая старушка, которая слишком часто смотрит ящик, с восьмидесяти- или девяностолетним ребенком на попечении. Не будь мое положение так паршиво, я бы действительно ушел, а перед этим растолковал бы ей, как не клевать на уловки торгашей, и, естественно, посоветовал бы никогда не впускать их в дом.
Я решил: если старушка захочет сделать покупку, то пускай моей заслуги тут не будет, поэтому я не стал ни презентовать ей нашу продукцию, ни даже вынимать сводку последних новостей. Я не сиделка для стариков. Но эта женщина олицетворяла чистый спрос, а я — точное предложение того, в чем она нуждалась, или, во всяком случае, того, что она считала нужным. Так что я просто следовал по коридору за ней, вернее, за ними; она шла, а он лип к ее спине, мешал ей и при этом повторял: «Что мы будем есть, а? Что будем есть?»
Жили они на первом этаже, и старушка, усадив мужа смотреть детский сериал, вывела меня через дверь кухни в небольшой светлый дворик. Она недоверчиво осмотрела семь или восемь рядов бельевых веревок и, только убедившись, что за нами никто не наблюдает, сдвинула несколько ведер и освободила крышку люка; поднять ее пришлось мне — старушка не смогла нагнуться. Мне захотелось спросить, зачем ей безопасное место, если в нужное время она не сможет туда попасть, не сумеет поднять тяжелый люк и спуститься по узким ступенькам; зачем, если ей придется возиться со своим старым, обескураженным и беспомощным ребенком, который будет вопить, размахивать руками и упираться.