— Во-первых, я должен сделать дело прибыльным, чтобы больше не требовалось займов. У отца скопился старый товар, не пользовавшийся спросом у покупателей, — я снижу цену, чтобы от него избавиться. И я хочу сосредоточиться на более тонких тканях, которые можно продавать дороже. Так я надеюсь выйти в прибыль через год. Я рассчитываю начать выплаты в Новый год, в 1794-м.
— Неужели?
Ответ не обнадеживал. Хорнбим, казалось бы, должен был обрадоваться, узнав, что получит свои деньги обратно. Но он всегда был молчалив.
Эймос упрямо продолжал:
— Затем я надеюсь сделать дело еще более прибыльным, чтобы ускорить выплату.
— И как же вы этого добьетесь?
— В основном за счет расширения. Я буду искать новых прях, чтобы обеспечить надежные поставки пряжи, а затем и новых ткачей.
Хорнбим кивнул, почти одобрительно, и Эймосу стало немного легче.
В надежде получить более ясное одобрение, он сказал:
— Надеюсь, вы считаете мой план осуществимым.
Хорнбим не ответил, но вместо этого задал вопрос:
— Когда вы рассчитываете погасить долг?
— Думаю, я справлюсь за четыре года.
Наступила долгая пауза, затем Хорнбим сказал:
— У вас четыре дня.
Эймос не понял.
— Что вы имеете в виду?
— То, что сказал. Я даю вам четыре дня, чтобы вернуть мне деньги.
— Но… я же только что вам объяснил…
— А теперь я объясню вам.
У Эймоса возникло очень дурное предчувствие, но он прикусил язык и лишь сказал:
— Прошу вас.
— Я давал деньги в долг не вам, а вашему отцу. Я его знал и доверял ему. Но теперь он мертв. Я вас не знаю, не доверяю вам и мне нет до вас дела. Я не буду давать вам денег в долг и не позволю вам наследовать долг вашего отца.
— Что это значит?
— Это значит, что вы должны вернуть мне деньги через четыре дня.
— Но я не смогу.
— Я знаю. Поэтому через четыре дня я заберу ваше дело.
Эймоса обдало холодом.
— Вы не можете этого сделать!
— Могу. Мы так договорились с вашим отцом, и он подписал соответствующий контракт. Вы найдете копию этого документа где-то в бумагах вашего отца, и у меня здесь тоже есть одна.
— Так он мне ничего не оставил!
— Весь товар принадлежит мне, и на следующей неделе мои разъездные агенты начнут обходить ремесленников, которые работали на вас. Дело будет продолжаться. Но оно будет моим.
Эймос пристально вгляделся в лицо Хорнбима. Ему хотелось спросить: «Почему вы меня ненавидите?». Но ненависти не было, лишь хитрое удовлетворение, проявившееся в едва заметной триумфальной улыбке, чуть дрогнувшем уголке рта.
Хорнбим не был злонамерен. Он был просто жаден и безжалостен.
Эймос чувствовал себя беспомощным, но был слишком горд, чтобы признать это. Он подошел к двери.
— Увидимся через четыре дня, мистер Хорнбим, — сказал он.
С этими словами он вышел.
8
Спейд сидел за своим станком, наматывая пряжу на вертикальные ремизки, чтобы сформировать основу, и тщательно закреплял нити, чтобы они оставались натянутыми. В дверь постучали, он поднял голову, и вошел Эймос.
Спейд удивился, увидев его так скоро после похорон. Эймос выглядел не столько скорбящим, сколько сломленным. Для него такое было не характерно. Он мог выглядеть озабоченным или сердитым, но его всегда поддерживал юношеский оптимизм. Теперь же он, казалось, потерял всякую надежду. Спейд ощутил укол сострадания.
— Здравствуй, Эймос, — сказал он. — Не хочешь ли чаю?
— Да, пожалуйста, — ответил Эймос. — Я был у Хорнбима, а он мне и глотка воды не предложил, чтоб ему пусто было.
Спейд рассмеялся.
— Он бы сказал, что не может себе этого позволить.
— Ублюдок.
— Заходи, рассказывай, что стряслось.
У Спейда был склад и мастерская с небольшой квартиркой для холостяка. Он много ткал сам, но также пользовался услугами других ткачей, включая одного, Сайма Джексона, который был почти столь же искусен, как и он. Ткачество хорошо оплачивалось, но у Спейда были амбиции, и он хотел большего.
Теперь Спейд повел Эймоса в свою комнату, обставленную весьма по-спартански. Узкая кровать, круглый стол и камин. Всю свою творческую энергию Спейд вкладывал в ткачество. Его ремесло было тем, что его по-настоящему волновало.
— Садись, — сказал он, указывая на деревянный стул.
Он поставил чайник с водой на огонь, насыпал чай в заварник, а сам сел на табурет, ожидая пока чайник закипит.
— Что этот старый дьявол удумал на этот раз?
Эймос протянул руки к теплу огня. Он выглядел несчастным, и Спейду стало его жаль.
— Я обнаружил, что мой отец два года нес убытки, — сказал Эймос.
— Хм. Он и вправду казался каким-то выдохшимся.
— Но Хорнбим держал его на плаву, одалживая деньги.
Спейд нахмурился.
— Не похоже на Хорнбима — протягивать руку помощи попавшему в беду.
— Он брал проценты.
— Разумеется. Сколько ты ему должен?
— Сто четыре фунта, тринадцать шиллингов и восемь пенсов.
Спейд присвистнул.
— Это много.
— Даже не верится, что я оказался в таком положении, — сказал Эймос, и Спейда тронуло его юношеское недоумение. — Я честный торговец и трудяга, но я банкрот. Чувствую себя таким дураком. Как такое могло со мной случиться?
Бедный парень мучился. Спейд встал, задумавшись, и залил чайные листья кипятком.
— Тебе просто придется вернуть долг. Это может занять годы, но такое испытание создаст тебе хорошую репутацию.
— Годы, да. Но Хорнбим дал мне четыре дня.
— Что? Это невозможно. О чем он думает? — Спейд помешал чай в заварнике и разлил по чашкам.
— Я сказал Хорнбиму, что это невыполнимо.
— Что он на это ответил?
— Он сказал, что отберет у меня дело. У него есть контракт.
Спейда осенило.
— Так вот оно что.
— Что ты имеешь в виду, «так вот оно что»? — спросил Эймос.
— Я все думал, с чего бы такому скряге, как Хорнбим, ссужать в долг прогорающему торговцу. Теперь понятно. — Он протянул Эймосу чашку. — Это не от доброты душевной. Он ждал, что твой отец обанкротится, и с самого начала планировал прибрать дело к рукам.
— Неужели он настолько коварен?
— Этот человек ненасытен. Он хочет завладеть всем миром.
— Может, мне просто свернуть ему шею, и пусть меня повесят за убийство.
Спейд улыбнулся.
— Не торопись с этим. Мне бы не хотелось видеть тебя на виселице, да и большинству жителей Кингсбриджа тоже.
— Я не знаю, что еще делать.
— Сколько, ты говоришь, Хорнбим тебе дал?
— Четыре дня. А что?
— Я просто думаю.
На лице Эймоса мелькнула надежда.
— О чем ты думаешь?
— Не слишком обольщайся. Я пытаюсь придумать другой выход, но он может и не сработать.
— Скажи мне.
— Нет, дай мне все обдумать.
Эймос с видимым усилием подавил нетерпение.
— Хорошо. Я готов на все.
— Сегодня вторник. Четыре дня — это до субботы. Приходи ко мне в пятницу после обеда.
Эймос осушил чашку и встал, собираясь уходить.
— Не можешь хотя бы намекнуть?
— Вероятно, ничего не выйдет. Я скажу тебе в пятницу.
— Что ж, спасибо и на том, что подумаешь. Ты настоящий друг, Спейд.
Когда он ушел, Спейд еще некоторое время сидел в раздумьях. С Хорнбимом было что-то не так. Человек был богат, он был видной фигурой в городе, олдерменом и мировым судьей. Он был женат на милой, смиренной женщине, родившей ему двоих детей. Что им двигало? У него было больше денег, чем он мог потратить, учитывая, что он не интересовался ни пышными приемами, ни собственной конюшней скаковых лошадей, ни фешенебельными лондонскими игорными клубами, где проигрывают сотни фунтов на одной карте. И все же он был так жаден, что готов был воспользоваться неопытностью сына покойника, чтобы урвать его дело.
Но, возможно, его можно было перехитрить.
В голове Спейда зарождалась идея. Он надел пальто, вышел на холод и направился к дому каноника Мидуинтера.