Джимми высыпал монеты на стол — маленький ручеек меди и серебра. Сэл знала, как трудно бедным людям отдавать деньги.
— Я не могу вам сказать… — она задохнулась и начала снова. — Я не могу вам сказать, как я благодарна Богу за таких хороших друзей.
«И как мне горько оставлять их всех», — подумала она.
— Да благословит тебя Бог, Сэл, — сказал Айк.
— И тебя, и тебя, Джимми.
После их ухода она легла спать, но долго не могла заснуть. Люди говорили «Да благословит тебя Бог», но иногда Бог не благословлял, и в последнее время она чувствовала себя проклятой. Бог послал ей хороших друзей, но и дал могущественных врагов.
Она подумала о своей тете Саре, которая добровольно покинула деревню и уехала в Кингсбридж продавать баллады на улице. Сэл всегда восхищалась Сарой. Возможно, и Сэл, уехав, сможет преуспеть. Деревенская жизнь никогда не была тем, чего она хотела, до встречи с Гарри.
Тетя Сара уехала в Кингсбридж. Может, и место Сэл было тоже там.
Чем больше она думала об этом, тем лучше ей казалась эта мысль. Она могла добраться туда за полдня, хотя для маленьких ножек Кита путь был бы тяжелым. И в городе она знала лишь одного человека: Эймоса Барроуфилда. Возможно, она сможет и дальше прясть для него пряжу. Может, он даже поможет ей найти комнату, где они с Китом смогли бы жить.
Ей стало немного легче от забрезживших возможностей. Она была измотана и опустошена, и в конце концов сон одолел ее. Однако проснулась она еще до рассвета. Не зная, который час, она передвигалась по дому в тусклом свете тлеющих в камине углей. Она собрала те немногие вещи, что возьмет с собой.
Нужно было взять прялку матери. Она была тяжелой, и ей предстояло нести ее десять миль, но это могло стать ее единственным средством к существованию.
Сменной одежды у нее не было. Она пойдет в своем единственном платье, туфлях и шляпе. Ей хотелось бы иметь обувь для Кита, но он никогда ее не носил до того, как пошел работать в усадьбу. Его пальтишко было слишком велико, что было благословением, ведь он не вырастет из него еще много лет.
Она возьмет свой котелок, кухонный нож и ту малость еды, что была в доме. Она помедлила над Библией отца, но решила ее оставить. Книгой Кита не накормишь.
Она гадала, будут ли у нее когда-нибудь деньги, чтобы нанять телегу и забрать свою мебель. Ее было немного, всего две кровати, стол, два табурета и скамья, но ее сделал Гарри, и она ее любила.
Когда на востоке, за полями, в небе забрезжила первая серая полоска, она разбудила Кита и сварила кашу. Потом вымыла котелок, миски и ложки и связала их в узел старой бечевкой. Еду она сложила в мешок и дала нести Киту. Затем они вышли, и Сэл закрыла дверь, уверенная, что больше никогда ее не откроет.
Сначала они пошли к церкви Святого Матфея. Там, на кладбище, стоял простой деревянный крест, на перекладине которого белой краской было аккуратно выведено «Гарри Клитроу».
— Давай преклоним здесь колени на несколько мгновений, — сказала она Киту.
Он выглядел озадаченным, но не стал спрашивать, и они оба опустились на колени у могилы.
Сэл думала о Гарри, о его жилистом теле, о его строптивом нраве, о его любви к ней и заботе о Ките. Она была уверена, что теперь он на небесах. Она вспоминала те моменты, когда они были вместе. Сначала заигрывания, потом робкие поцелуи и держания за руки, тайные встречи в лесу после воскресной службы, когда они не могли оторваться друг от друга, и, наконец, осознание, что они хотят провести вместе всю жизнь. Она также вспомнила, как он умирал в муках, и задалась вопросом, как такая жестокость может быть Божьей волей.
Затем она вслух произнесла молитву-экспромт, как это делали методисты на своих собраниях. Она попросила Гарри присмотреть за ней и их ребенком и умоляла Бога помочь ей позаботиться о Ките. Она попросила прощения за свой грех. За то, что ударила Уилла. Заставить себя помолиться, чтобы ухо Уилла зажило, она так и не смогла. Она попросила, чтобы ее испытания не длились слишком долго, а затем сказала «аминь», и Кит тоже сказал «аминь».
Они встали и вышли с кладбища.
— Куда мы теперь идем? — спросил Кит.
— В Кингсбридж, — ответила Сэл.
*
Последние несколько дней Эймос и Роджер переделывали прялку «Дженни».
Они работали в задней комнате склада Эймоса, за запертой дверью. Они не хотели, чтобы новость о новой машине распространилась раньше времени.
Они испытывали ее на английской шерсти, которая была жестче импортной испанской или ирландской, ее длинные волокна меньше рвались. Роджер привязал по рыхлому жгуту ровницы к каждому из восьми веретен, а затем продел их через зажим, который держал их натянутыми во время прядения. Когда все было готово, Эймос запустил машину.
Ручное прядение было искусством, которому нужно было учиться, но управлять машиной было просто. Правой рукой Эймос медленно вращал большое колесо, заставляя веретена крутиться и скручивать нити. Затем он остановил колесо и осторожно подвинул перекладину вперед, по всей длине машины, чтобы подать на веретена новые отрезки ровницы.
— Работает! — ликующе сказал он.
— У Франклендов работницы крутили колесо гораздо быстрее, — заметил Роджер.
Эймос ускорил темп, и нити начали рваться.
— Как мы и боялись, — сказал Роджер.
— Это можно исправить?
— У меня есть на этот счет кое-какие идеи.
В течение нескольких дней Роджер пробовал разные идеи. Та, что сработала, заключалась в том, чтобы утяжелить нити, чтобы они оставались натянутыми на каждом этапе процесса. Потребовалось еще немало проб и ошибок, чтобы подобрать нужный вес. Сегодня, после наполненного разочарованиями утра экспериментов, им наконец это удалось, а затем мать Эймоса позвала их к обеду.
*
Воспоминания Сэл о Кингсбридже были яркими. Хотя ее последний визит был десять лет назад, это было поразительное событие, и она помнила каждую деталь. И сегодня она видела, как сильно изменился город.
Приближаясь с возвышенности на севере, она видела знакомые ориентиры: собор, купол Шерстяной биржи и реку с ее характерным двойным мостом. Город казался больше, особенно на юго-западе, где домов было больше, чем она помнила. Но она увидела и кое-что новое. На другом берегу реки, выше по течению от моста, где раньше были одни поля, она увидела полдюжины длинных, высоких зданий с рядами больших окон, все у самой воды. Она смутно припомнила, как слышала разговоры о подобных постройках: это были фабрики, где делали сукно. Это были узкие здания с высокими окнами, чтобы рабочие могли хорошо видеть свою работу. Вода была нужна для валяния сукна и для крашения, а там, где река текла достаточно быстро, течение могло также приводить в движение различные механизмы. «Часть этого, должно быть, была здесь и десять лет назад, — рассудила она, — ведь Кингсбридж был суконным городом еще до моего рождения». Но раньше здания были маленькими и разбросанными. Они выросли и разрослись, и теперь здесь был отчетливый промышленный район.
— Почти пришли, Кит, — сказала она. Он выбился из сил, спотыкался. Она бы понесла его, но ей итак приходилось нести прялку и котелок.
Они вошли в город. Сэл спросила у женщины с дружелюбным лицом, где живет Эймос Барроуфилд, и ей объяснили дорогу к дому возле собора.
Дверь открыла служанка.
— Я одна из прях Эймоса Барроуфилда, — сказала Сэл. — Я бы хотела поговорить с ним, если можно.
Служанка была настороже.
— Как вас зовут, пожалуйста?
— Сэл Клитроу.
— О! — сказала служанка. — Мы о вас наслышаны. — Она посмотрела на Кита. — Это тот самый мальчик, которого лягнула лошадь?
— Да, это Кит.
— Уверена, Эймос захочет вас видеть. Входите. Меня, кстати, зовут Эллен. — Она провела их через дом. — Они как раз заканчивают обедать. Принести вам двоим чаю?
— Это было бы даром небесным, — сказала Сэл.
Эллен провела их в столовую. Эймос сидел за столом с Роджером Риддиком. Они оба были поражены, увидев Сэл и Кита.