Патиньо залез на импровизированную трибуну, роль которой выполняла та же самая телега, и начал:
— Горожане. Для начала я прошу прощения за вчерашние бесчинства моих людей. Как видите, виновные наказаны, — он указал на покачивающиеся тела. — Вашему имуществу и чести ничего не угрожает. Но вы должны запомнить навсегда: моё слово — закон. Непослушание — повод оказаться там же, — он снова указал на виселицу.
— Чего ты от нас хочешь⁈ — выкрикнул старичок в судейской мантии. — Грабь город и уходи!
Толпа угрюмым гулом поддержала оратора. Но Патиньо не обозлился.
— Я вовсе не бандит. И я не собираюсь грабить ваш славный городишко. А зачем я здесь — сейчас расскажу. Я хочу построить новый мир, в котором маленькая кучка богатеев не будет объедать простой народ, а государство не будет им прислуживать, как лакей. В моём мире земля принадлежит Богу и тому, кто её обрабатывает. В моём мире доходы от внешней торговли не тратятся на роскошь и развлечения, а вкладываются в укрепление хозяйственной самостоятельности государства и его военной мощи. В моём мире каждый ребёнок ходит в школу и свободен достигать любых высот — как в науке, так и в государственной иерархии — вне зависимости от крови и цвета кожи. Я хочу построить Царство Божие на земле. И начну — с Писко.
Толпа затихла, ловя каждое слово. То, что говорил Поликарпо, были словами Солано. Сам полукровка не верил, что такое возможно, но господин убедил его говорить именно так. И сейчас Патиньо видел, как робко загорается энтузиазм толпы. Как начинают блестеть глаза. Как разглаживаются морщины у одних и как они сгущаются у других.
— Но любое государство — это порядок. Ваши городские власти не заслуживают моего доверия, и я требую от вас выбрать себе новый городской совет. Все на этой площади имеют право голоса. Выбирать можно только присутствующих здесь. Когда вы договоритесь и выберете пять человек совета, и эти люди публично присягнут на верность идее нового государства — я предоставлю им возможность блюсти интересы города.
Условие присяги делу революции сразу отсеивало хитрецов. Они обычно не любят подставлять свои шкуры под возможные репрессии. А печальные перспективы всякого рода восстаний были правилом без исключений. Хотя нет — у французов же получилось…
Пока на площади происходили поистине демократические выборы в духе древней Эллады, Патиньо озадачил своего единственного настоящего артиллериста из людей Чото.
— Маноло, ты осмотрел пушки береговой батареи? Они могут стрелять?
Коренастый креол, довольный своим привилегированным положением в новой армии, ответил с нарочитой солидностью:
— Что же им сделается? Можно. Ядра кучей рядом лежат. Но нечем. Пороха нет.
— Порох есть на шхуне. И у купцов отберём, — задумчиво произнёс Патиньо. — Сделай так, чтобы они могли дать один единственный залп. Я ожидаю, что к нам пошлют морем разведчика. Надо его напугать. Я понимаю, что вряд ли мы в него попадём, но он должен сам испугаться — и своих хозяев испугать.
— Сделаю, — важно кивнул артиллерист.
— И вместе с этим придумай, как можно пушки с нашей шхуны приспособить к сухопутному бою, — видя по выражению лица, что артиллерист не в восторге от этой идеи, Патиньо его сразу осадил. — Отговорки оставь при себе. Сам видишь, что у нас ручного оружия мало, а людей много — и нужно использовать всё, что под рукой. Так что назначаю тебя начальником над всей артиллерией и наделяю тебя правом отбирать любых воинов в артиллеристы. Кроме капралов, разумеется.
Артиллерист назначению и поручению не удивился — это было ожидаемо. А по поводу корабельных орудий решил, что с начальством лучше не спорить, и глубоко задумался.
— Это же морские орудия. Они чугунные. Тяжелые. Надо бы их на усиленный пехотный лафет поставить, команданте, — наконец произнёс он. — Но лафеты эти уметь надо делать. Это непросто. Так что придётся вместе с корабельными станком и перевозить. И перед боем позицию для этих пушек по-корабельному готовить. Манёвра от такой артиллерии не ожидай. Оборонительное, неподвижное орудие получится.
— Делай как знаешь, — согласился Патиньо. — Бери людей, бери корабельных плотников со всех купцов, загружай городского кузнеца — но чтобы через три дня пушки могли отправиться в поход с войском.
— Сделаю.
— И срочно обучи десять расчётов.
— За три дня? — удивился Маноло. — Это невозможно!
— За три дня до похода, — подтвердил Патиньо. — А также — за всё время похода. Сделай макеты пушек и пусть расчёты тренируются каждую свободную минуту. От прочих обязанностей я артиллеристов освобождаю.
* * *
Уже побагровевшее солнце прикоснулось к горизонту, когда наконец горожане наорались и выбрали пятерых. Лидером среди них оказался всё тот же старичок в мантии — Мануэль де ла Пьедад. Он оказался городским нотариусом, а также весьма внимательным и упрямым человеком. После нескольких часов переговоров стороны пришли к компромиссу.
Город снабжал армию едой и изготавливал тысячу копий по оговорённой цене. Используя ткани, найденные на портовых и городских складах, женщины города в кратчайшие сроки должны были изготовить полторы тысячи комплектов одежды — штаны, куртка, нижнее бельё. Кроме того, делали несколько знамён по эскизу Патиньо. Перед выдачей белья город обязуется организовать помывку и стрижку всей армии, а также медосмотр силами городского лекаря и его ученика.
Патиньо же пишет расписку об обязательстве оплатить все работы в полном объёме, как только у него появятся наличные песо. Предложение принять в качестве оплаты имущество городской верхушки городской совет не устроило, по причине: «их возможной конфискации в будущем в пользу прежних владельцев» — как заявил на изысканном канцелярском языке настырный нотариус.
Судьба самой этой городской верхушки совет и его председателя тоже волновала.
— Я думаю, что от спеси, высокомерия и чувства превосходства прекрасно излечивает тяжёлый труд и скудная пища, — усмехнулся Патиньо. — Ваши лучшие люди приговорены мною к длительному сроку исправительных работ. Думаю, что поля и в шахты покажут им мир в правильном свете.
Нотариус неодобрительно поцокал.
— Не все там столь отвратительны, как вы их описали. И многие из этих господ весьма образованные люди, которые больше пользы могут принести своей головой, нежели руками.
— Не спорю, — улыбнулся Патиньо. — Но они сначала должны страстно захотеть принести эту пользу. И я вижу только один путь для этого. Так что оставим эту тему. Солдат из портового гарнизона я передаю под ваше подчинение. Самостоятельно содержите их и отвечайте за них.
— Вы отобрали всё оружие! Какие они теперь солдаты?
— Я оставлю им сабли, — подумав, согласился Патиньо. — Но им хватило бы и дубинок для поддержания порядка.
— А что с грузами? — перешёл на финансовую тему нотариус. — В порту под погрузку стоит два корабля. Капитаны жалуются. Деньги за груз уже уплачены сеньорам Хосе де Карваведо-и-Вильярреал, владельцу асьенды Ла-Караведо, и сеньоре Марии де ла Консепсьон Альварес Ромеро с асьенды Эль-Оливо. Вы объявили все грузы на складах вашей… то есть революционной собственностью. Так как мне быть с купцами?
— Хм… Ну если деньги получены, то можно считать, что они уже у меня. Грузите, — усмехнулся Патиньо. — Где, говорите, эти асьенды расположены?
— Я не говорил, — смутился нотариус, но продолжил, не видя смысла запираться. — Асьенда Ла-Караведо рядом с Сан-Висенте, а асьенда Эль-Оливо — это несколько крупных оазисов у Ики. Но хозяйка там не живёт. Она из Лимы редко выезжает.
— Значит, деньги у управляющего?
— Значит…
— Ну и хорошо. Хватит на сегодня.
Глава третья
Солано дает советы Гарибальди, узнает новости и торгуется
Впервые на своём пути Солано встретил по-настоящему историческую личность — из тех, кто поднимал знамёна, вёл за собой людей и менял устоявшиеся правила и границы. Гарибальди. Имя, знакомое любому образованному человеку, даже если он не знает, чем именно прославился этот человек.