Я слушаю этот поток детского восторга, улыбаюсь, но внутри меня полная неразбериха.
Раевский терпеливо ждет, пока Сашу уводят кататься на пони, и затем поворачивается ко мне вполоборота.
- Марго, - он произносит мое имя особенно, будто это не просто имя, а что-то гораздо более важное.
- Я уже дважды говорил тебе, что ты мне нравишься. В больнице... И когда привез тебе те бумаги после суда. Сегодня третий раз.
Ясное солнце слепит глаза, и я прикрываю их ладонью, пытаясь скрыть замешательство.
- Я хочу построить с тобой что-то настоящее, - продолжает он, не отводя взгляда. - Не мимолетное, а крепкое, долгое, - мужчина делает небольшую паузу, будто давая мне время осознать его слова. - Давай начнем встречаться. По-настоящему.
Где-то вдалеке Саша визжит от восторга, размахивая руками, а его пони фыркает в ответ.
Я перевожу взгляд то на Раевского, то на сына, и в голове полная пустота, будто все мысли разом испарились.
- Мам! - Саша внезапно подбегает, запыхавшийся, с сияющими от счастья глазами. - Я теперь настоящий рыцарь! Там дядя дал мне меч!
Раевский без слов снова берет его на руки, и Саша тут же начинает взахлеб рассказывать что-то про мечи, драконов и спасенных принцесс, а потом, заметив мое смятение спрашивает у своего друга.
- Почему мама грустная? – я удивленно моргаю, застигнутая врасплох этим вопросом.
- Я не грустная, солнышко. Просто... Дядя Андрей задал мне очень интересный вопрос. И я согласилась.
- На что согласилась? - Саша наклоняется ближе, его нос почти упирается в мой, а глаза горят любопытством.
- Узнаешь, когда подрастешь, - улыбаюсь я, гладя его по растрепанным ветром волосам.
Раевский в этот момент смотрит на меня и в его глазах благодарность и восторг.
- Ты не пожалеешь о своем решении, - произносит он тихо, но так, что каждое слово отдается в груди.
И прежде чем я успеваю что-то ответить, он целует меня, держа на руках моего сына, который уже вовсю кричит что-то про мороженое и новых друзей.
А между тем наша жизнь кардинально меняется.
Эпилог
Эпилог
Марго
Я стою в беседке, обвитой виноградными лозами, и смотрю на наш сад. Он полон людей, смеха, разговоров, звонких голосов детей и внуков. Солнце клонится к закату, легкий ветер шевелит листья над головой. Ветерок ласкает лицо, сдувает с виска непослушную прядь волос.
И этот ветерок похож на прикосновения мужа. он как его дыхание на коже, как его рука в моей, и все еще заставляет сердце биться чуть быстрее, несмотря на то что мы женаты уже двадцать лет.
- Ну что, именинница, - голос Раевского звучит прямо у моего уха, низкий, спокойный, как всегда, - скажи честно, устала от всей этой суеты?
Я поворачиваюсь к нему. Он стоит рядом, опираясь на деревянную колонну, и смотрит на меня так, будто видит впервые. В его глазах все та же твердость, но теперь она смягчена годами, теплой усталостью, чем-то неуловимо домашним. В этом взгляде столько спокойной уверенности, что мне на мгновение хочется заплакать не от горя, а от того, как странно и прекрасно, что этот человек все еще здесь, все еще мой.
- Если честно, - прикрываю глаза, вдыхая аромат цветущего жасмина. - Да, немного. Но это приятная усталость. Хотя, признаюсь, я бы не отказалась от тихого вечера с бокалом вместо этого шумного сборища.
- Врешь, - он хмыкает, и в уголках его глаз собираются знакомые морщинки. Я знаю каждую из них, помню, как они появились, одна после того суда, другая, когда родилась Вика, третья, когда Глеб сломал руку, а мы провели ночь в больнице. - Ты обожаешь, когда все вокруг. Помнишь, как в прошлом году, когда мы отмечали только вчетвером, ты весь вечер ворчала, что "слишком тихо"?
Я притворно вздыхаю, но он прав, как всегда. Мне нравится этот шум, этот хаос, эта жизнь, которая бурлит вокруг нас. Но признаться в этом вслух, значит дать ему еще одну победу в нашей бесконечной игре.
- Ну и зачем мне это делать, если ты меня и так хорошо знаешь?
Он берет мою руку, согревая заледеневшие пальцы.
- Помнишь, как ты в первый раз чуть не разнесла мой кабинет, когда я тебя там запер?
фыркаю, потому что все равно воспоминание приносит фантомную боль. Он впервые вспоминает тот день за столько лет.
- Как же не помнить. Ты тогда вел себя как настоящий тиран. "Сиди здесь и не высовывайся", - передразниваю его тогдашний тон.
- И правильно сделал, - он качает головой, и в его голосе звучит та же твердость, что и двадцать лет назад. - Иначе бы ты рванула к Игорю с голыми руками, а потом мне пришлось бы вытаскивать тебя из полиции.
Я сжимаю его ладонь покрепче, и вдруг понимаю, что дрожу не от страха, а от чего-то другого, от осознания того, как близко мы были к краю тогда, как легко все могло сложиться иначе.
- Но ты бы меня все равно нашел. Даже если бы пришлось перевернуть весь город.
- Без вариантов, - его голос становится тише, но тверже. - Хоть в ад пришлось бы спускаться, нашел.
Мы замолкаем. Внизу, на лужайке, Глеб и Андрей гоняют мяч, а Вика сидит с подругами за столом, закатывая глаза на их выходки. Саша уже взрослый, выше отца, разливает напитки гостям, ловко управляясь с бутылкой. Я смотрю на них, и в груди что-то сжимается так сильно, что становится трудно дышать.
- Никогда не думала, что будет вот так, - тихо говорю, глядя на эту картину, где четверо наших детей сидят за столом. Кто-то один, кто-то с девушкой, кто-то с беременной женой и нашим внуком.
Раевский поворачивается ко мне, и в его взгляде вопрос, который я слышу без слов.
- А как думала будет?
- Не знаю... - задумываюсь, и перед глазами встают те первые месяцы, страх, злость, недоверие, ощущение, что мир вот-вот рухнет снова. - Казалось, счастье это что-то хрупкое. Как ваза, одно неловкое движение, и вдребезги все разлетится. Что его нужно беречь, прятать, бояться потерять. А оно...
- А оно оказалось крепче, чем ты думала, - заканчивает он за меня. - Как дуб, а не как фарфор.
Я киваю, и вдруг понимаю, что н глазах слезы.
- Да. И растет вместе с нами.
Он притягивает меня к себе, и я чувствую его дыхание на своей щеке.
- Я тебя люблю, Марго.
- Я знаю, - отвечаю, прижимаясь к его плечу.
- И знаешь что? - он слегка отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. - За эти двадцать лет я ни разу не пожалел. Ни о том, что остался твоим адвокатом. Ни о том, что стал твоим мужем.
Я улыбаюсь, но губы дрожат.
- Я тоже. Хотя, признаться, в первые месяцы я еще сомневалась, уж больно ты упрямый.
Он смеется тихо, только для меня.
- Ну хоть кто-то оценил мое упрямство по достоинству, - бью его по плечу, но он не отпускает, начинает меня целовать.
И в этот момент Вика кричит снизу.
- Пап, мам, хватит целоваться! Скоро торт резать будем, а вы опять в своем репертуаре!
Мы оба начинаем смеяться.
- Пошли. А то эти варвары без нас все растащат.
- Пошли, - соглашаюсь я.
Мы спускаемся в сад, где нас ждут.
Где нас всегда ждут.
В наш личный рай.