Эта ситуация из ряда вон выходящая.
— Оперировать, — выдохнул я сдавленно. — Да, мы будем оперировать, — зарычал я упираясь ладонями в стол главврача, — и эта операция должна пройти по высшему разряду. Мне плевать, хотите, тащите мне со столицы ведущих профессоров, но мой отец должен жить.
В тот момент я на все, что угодно мог пойти для того, чтобы выковырять тестя из лап смерти, потому что я за столько лет стал его сыном, а он моим вторым отцом. Это абсолютно нормальная ситуация, когда люди, долго живущие в браке, воспринимают родителей больше, чем мама жены, папа мужа.
И да, я представлял, что случится с Полиной, если отец не выйдет из операционной, а она, видимо, не особо представляла, потому что стояла в коридоре, прижимала к себе хнычущего Матвея и на все это смотрела с таким ужасом, что даже слова не могла вымолвить.
Но зато мою тёщу было не заткнуть.
— Вот это вы во всем виноваты. Вы, зная, что такая ситуация в семье разводитесь, нас ещё нервничать заставляете. Вообще ничего удивительного, что у отца сердечный приступ случился, как только я ему об этом сказала.
Я, конечно, свою тёщу-то любил, но прекрасно знал, как она может иногда что-либо сказать. Я вообще не удивлюсь, если она начала изначально претензии вывалила, вывалила все это на тестя и уже потом только смекнула, чем это может обернуться в её контексте, но сейчас, конечно, она бы не призналась, нет. И тёща ходила вдоль коридора, бросала на меня косые недовольные взгляды, как будто бы я должен был здесь расползтись идеальным ковриком по полу, чтобы она ходила, ноги вытирала, но нет, мы так не договаривались, и это реально было очень жуткое и тяжёлое время до тех пор, пока не определились с составом оперирующих, пока не было проведено несколько процедур, направленных на то, чтобы поставить стенд в то место, где было сжатие у сосуда.
Это было на самом деле очень дерьмовое время, в котором я не то что работать, я себя не помнил, потому что дни слились в какую-то череду вечной задницы, и мне оставалось только балансировать, передвигаясь с ноги на ногу, чтобы не навернуться нигде.
И я звонил до посинения Ане, я хотел услышать её голос, я хотел хоть каких-то объяснений. Но, к сожалению, ничего не удавалось выцепить. Аня вела себя примерно так же, как Полина, за одним исключением, что иногда Аня все-таки давала реакцию и писала мне гневные сообщения в ответ. А я не понимал, господи, ребёнок мой, ну неужели ты будешь верить какой-то тётке, нежели чем своему отцу? А потом до меня с запоздалостью доходило, что Аня это все видела своими глазами, и она могла это интерпретировать абсолютно по-разному, но для неё, для её возраста, это было на самом деле предательством, хотя она даже не разобралась в ситуации.
Я звонил Тимуру, он долго и по много мне рассказывал, как ему плохо, что мама плачет, Аня плачет, все плачут.
Я тяжело вздыхал, обещал, что я во всем разберусь, но как-то нихрена не выходило и дошло даже до идиотизма — я поехал к Аньке в школу. И когда меня встретила директор, первая фраза, которая прозвучала:
— Вы не должны волноваться, мы уже исчерпали этот конфликт, мы пришли к взаимному пониманию с обоих сторон.
— Да вы что, — хрипло выдохнул я и пожал плечами.
— Не переживайте, не переживайте, мы обещаем, что такого больше не повторится, и очень надеемся на то, что вы все-таки поймёте и примете, что иногда происходят накладки, как бы мы не старались отбирать достаточно квалифицированных учителей…
Но я не думал, что Мария была достаточно квалифицированным учителем, но поняв, что она была уволена и никакого отношения теперь к Анне не имела, я подуспокоился, и в этот момент, когда я должен был поймать такой мегадзен, сверху свалилось, что те расчёты, которые я приложил для того, чтобы исправить свой же косяк, они нихрена не подходили.
И я понял, что покой мне будет только сниться, а все остальное время я должен впахивать для того, чтобы исправить, что уже наворочено.
Глава 39
Полина
Аня насупилась, прижала подбородок к груди и тяжело задышала:
— Знаете что, мам?— Произнесла она, давя внутри себя истерику. Я это поняла по подрагивающим губам и по сжатым в кулаки ладошкам. — Это, конечно, очень круто, что вы мне даёте право выбора, но я нифига не хочу выбирать.
Аня резко встала со своего места и, развернувшись, вылетела из комнаты.
Я зажала пальцами глаза и тяжело задышала.
Лариса Анатольевна, тихонько просочилась ко мне, стукнув по двери кончиками пальцев.
— Полин, — тихо позвала она, и я тут же перевела на неё взгляд. — Мы с Матвеем на сегодня все закончили. Может быть, что-то приготовить на завтра?
Я растерянно пожала плечами, не зная, что ещё сказать, нахмурилась.
— А вам, мне кажется, все-таки стоит отдохнуть. Так дело не пойдёт.
— Я отдыхаю. Вы очень много для нас делаете. Вы не представляете просто в каком аду мы три месяца жили. Я думала, что у меня все дети спокойные, но, Матвей, это было что-то с чем-то.
— Но он растёт, он показывает свой характер.
— Нет нет, не в этом дело. — Я обняла себя за плечи и вспомнила, как нам было дерьмово с Русланом, когда только Матвей родился, потому что мы оба не понимали, в чем дело, и даже няня, нерадивая, только раздражала сильнее сына, нежели чем помогала.— Он же ни у кого не успокаивался, а к няне вообще не шел…
— Ну так няни разные бывают. — Лариса Анатольевна пожала плечами и улыбнулась.
— Но тогда это было что-то ужасное, она только приближалась, а он начинал орать…
— Дети маленькие все чувствуют, дети понимают все. Чтобы ребёнок был спокойным, мама должна быть спокойной, а как мама будет спокойной, когда мама, постоянно уставшая, — Лариса Анатольевна говорила это размеренным тихим голосом, и я почему-то, вопреки здравому смыслу, начинала аж моргать медленнее. — И это же самое касается папы. Если папа отдохнувший и ребёнок у него отдохнувший. Вы же заметили, как ваш супруг приезжал последний раз. Матвей у него на руках чудесно спит. Даже в позе панды…
Я нахмурилась.
— Лариса Анатольевна, вы мне пытаетесь что-то сказать?
— Да, — честно призналась няня и снова спрятала улыбку,— я пытаюсь вам сказать, что пока у вас ребёнок неспокойный был, все нервничали. Все переживали и возможно какие-то ситуации продиктованы не злым умыслом, а банальной усталостью и нехваткой информации. Если бы у вас сразу была нормальная няня, возможно, этого бы ничего вообще не произошло. Я так понимаю, супруг у вас ответственный в плане работы. Ну, сами взгляните на ситуацию другими глазами, не со своей точки зрения. Ну, невозможно было выбраться вам из трехмесячного детского крика без потерь.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что разговаривать надо, когда оба спокойные. Когда дома все хорошо. А не когда все на нервах. На нервах очень много злого можно произнести.
Лариса Анатольевна не стала дожидаться от меня каких-либо слов и тихо вышла за дверь. А я осталась сидеть и раскачиваться на одном месте, а потом сама не поняла, как стала прикладываться, потому что в глазах был песок. И как-то так вышло, что я даже не проснулась ни к ужину, и так и ушла в ночь. А утром вдруг поняла то, что у меня впервые за долгое время не болит голова, не тянет мышцы. И почти даже я рада наступившему дню.
Лариса Анатольевна ходила по кухне с Матвеем на руках, а Аня с Тимуром быстро завтракали.
— Простите, я что-то…
— Все хорошо, Полина все хорошо, — улыбнулась Лариса Анатольевна и щёлкнула кнопкой чайника. — Вы присаживайтесь, у нас здесь немножко омлет и салат овощной.
Я погладила Тимура по волосам и посмотрела на Аню, ощущая, что она недовольна и раздражена.
А перед школой я расцеловала Тимура, а Аня нервно поправляла сумку и хмурилась.
— Успокойся, все хорошо, это был просто вопрос…
— Да причём тут вопрос? — Аня тяжело вздохнула и качнула головой.— Я не знаю, сколько ещё буду ходить к репетиторам, я просто реально не понимаю. И мне кажется то, что я вообще полная бездарность, и мой удел это цветы пересаживать.