Мачеха взялась объяснять, что младшая дочь, Селия, гораздо более "живая и подходящая хозяйка его землям", что у неё характер благовоспитанный, стойкий, но улыбка — словно цветущий сад.
Я тогда стояла в холле, приветствовала герцога и ученного, опустив руки вдоль тела, пытаясь совладать с дыханием. Мачеха дрожащим голосом пыталась ещё что-то сказать — про Обряд, про обеты, про древние обычаи, только я ни ее, ни герцога не слушала вовсе.
Карета замедлилась, скрип колёс стих под сводами внешних ворот дворца. Над головой простирались высокие арки, подсвеченные кристаллами бледного света, отбрасывая на булыжную мостовую длинные чёрные тени.
Я выдохнула, собирая силы. Служанка Эва — приставленная ко мне с самого рождения, уже давно стала мне подругой, — она молча помогла мне выйти из кареты, на нее все еще давила атмосфера замка и присутствие короля. Накинув на плечи лёгкий плащ, я поспешила вперёд, скользя шагами по широким мозаичным плитам.
Ночные коридоры дворца были пусты. Лишь изредка на поворотах стояли дозорные в тяжелых стальных доспехах, отдавая короткие поклоны. В полумраке наши шаги звучали громче, чем хотелось бы.
Мы миновали мраморный зал с колоннами, пересекли длинный проход с витиеватыми витражами, где бледные лунные лучи пробивались через разноцветное стекло. И, наконец, подошли к покоям герцога Терранса.
Его апартаменты были куда больше, чем обычные гостевые комнаты. Покои занимали почти целое крыло дворца — несколько просторных залов, соединённых коридорами и дверями. Приёмная, кабинет, личные покои... Здесь был размах человека, привыкшего к власти.
Дверь открыл один из его людей, узнав меня сразу.
Герцог встретил нас в первом помещении — в своём кабинете. Он стоял у массивного окна, за которым тянулись темные сады дворца. В его облике чувствовалась напряженность: широкие плечи были сжаты, взгляд сосредоточен.
Он повернулся ко мне, и я сразу поняла — вести у него были недобрые.
— Баронесса Форд, Оливия— голос его прозвучал низко и глухо. — Оливия, я вызвал вас для того, чтобы сообщить плохие новости.
Он подошел ближе, в полутьме его черты казались резче, серьезнее. — Они касаются вашей сестры.
Я сжала подол платья в кулаке, стараясь сохранить лицо.
ГЛАВА 4 СЕСТРА
Я вошла в кабинет герцога вместе со своей служанкой Эвой. Я полностью доверяла ей, и её присутствие рядом нисколько меня не беспокоило. Скорее наоборот — она своим молчаливым присутствием обеспечивала хоть какую-то защиту моей чести. Поднимать в такой поздний час компаньонку, миссис Браун, мне не захотелось.
Герцог коротко кивнул Эве: — Прошу, располагайтесь, — он указал на мягкий диванчик в примыкающей к кабинету гостиной. — Дверь я оставлю открытой.
Это было проявлением вежливости, к которому я мысленно отнеслась с благодарностью.
Пока Эва усаживалась, я быстро окинула взглядом кабинет герцога. Я уже сидела на этом месте ни раз, но сегодня, тут никто не убирался перед встречей. Помещение было просторным, с высокими потолками и темными панелями из красного дерева. По стенам стояли старинные шкафы, заставленные книгами и свитками. На массивном письменном столе громоздилась целая гора бумаг, некоторые были скреплены сургучными печатями его герцогства, другие явно представляли собой донесения и доклады. Сквозь широкие окна лился слабый свет луны, отсвечивая в серебре чернильницы и металлических перьев.
Герцог уловил мой взгляд и, устало проведя рукой по волосам, проговорил: — В герцогстве давно уже проблемы. Никто из моей семьи не справился с ними как должно. Он отступил на шаг, бросил раздражённый взгляд на кипу документов: — Я слишком долго был здесь, во дворце, рядом с королем, выполняя его поручения, отправляясь в миссии на восток... И не заметил, в какую трясину погряз мой родной дом.
Я молча слушала, чувствуя, как в груди медленно нарастает тяжелое предчувствие.
— Преступность выросла, — продолжил он после короткой паузы. — И я, попросил Орден Порядка вмешаться и помочь на местах.
Он резко выдохнул, тяжело, как будто каждое его слово дается ему с трудом.
— Не стоило этого делать, — мрачно добавил он.
Герцог обошел массивный стол и, почти не глядя, сел напротив меня. Его лицо было напряжено, взгляд — тяжёлым.
И вдруг он протянул руку и взял мою. Это было слишком близким жестом для нашего положения, для этого места. Но я не отдернула руку. Слишком сильным было чувство, что впереди нас ждет нечто худшее, чем скандал или сплетни.
Его пальцы были горячими, чуть дрожащими.
— Я хочу, чтобы ты знала, — тихо сказал он, заглядывая в мои глаза, — если бы я знал, что Орден обнаружит, я бы никогда не допустил их отправки туда.
Слова герцога эхом отдавались внутри меня, резонируя с тревожной дрожью, которая уже давно поднялась в моей душе. И эта тревога стремительно нарастала, несмотря на все заверения, несмотря на осторожность Терранса.
Что бы там ни случилось — это было страшнее, чем я могла предположить.
— Я так люблю тебя, — сказал герцог. Его голос звучал низко, глухо, с тем оттенком безысходности, который нельзя было спутать ни с чем другим. Это было не первое его признание, но в этих словах чувствовалась новая глубина, серьезность и тяжесть многих несказанных лет. — Я люблю тебя больше, чем кого-либо на этом свете... Я так жалею о том дне, о той ошибке, которую совершил.
Пауза между нами затянулась, тягучая, давящая, как гроза на горизонте. Я уже готовилась снова поднять между нами ту стену, за которой пряталась от боли и невозможности. Стену из слов, которые разъединяли его и меня.
Я не могла позволить себе этой слабости. Я не могла предать саму себя. Я поклялась быть честной перед собой, перед миром, перед данным мне мужем, каким бы он ни был.
— Я знаю, — тихо сказал герцог, словно чувствуя каждую мою внутреннюю дрожь. — Я знаю, что ты не хочешь со мной никаких отношений. Я понимаю, что женат на твоей сестре. И я вижу, как тяжело тебе осознавать, что любое наше действие или слово может причинить ей боль.
Я закрыла глаза, ненадолго. Глубокое чувство вины пронизало меня до самых костей. — Этот разговор уже доставляет ей страдание, — ответила я едва слышно, словно признаваясь в собственном преступлении.
Герцог медленно вернулся на свое место. Его движения были полны усталости, как будто он нёс на плечах груз куда более тяжёлый, чем я могла себе представить. Он вновь сел напротив меня, опершись руками о колени, и продолжил:
— Я должен был разобраться с этим сам... Не нужно было впутывать Орден. Они не сосредоточились на преступности в городах... Они полезли в мою семью. Его голос срывался на глухой гнев.
— Они поймали герцогиню... с любовником... на месте прелюбодеяния.
Я резко вдохнула, в груди всё сжалось. Орден Порядка был строг до жестокости в отношении семейных уз, особенно когда речь шла о женщинах. Мужчинам прощалось многое. Женщинам — ничего.
Я хотела было спросить, какое наказание грозит ей, но он продолжил, не давая мне вставить ни слова.
— А так как герцогиня была обнажена в тот момент... — он замолчал на секунду, словно проверяя мою реакцию. Его взгляд был тяжелым, пронизывающим. — Служители Ордена обнаружили на её спине черные руны.
Я замерла. Мир вокруг будто пошатнулся. Я смотрела на него, не в силах понять, не в силах принять услышанное.
Черная метка.
Как? Как моя сестра могла получить знак служителя Диких Земель? Ведь всех, кто носил такие знаки, ловили, допрашивали... пытали... а затем казнили.
Глухая волна ужаса накатила на меня, лишая дыхания.
— Я должен знать, как поступить, — наконец произнёс герцог. Его голос был хриплым, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Я запретил им пытать её, в пределах той власти, что у меня осталась... Но её уже привезли в королевский дворец. — Он на мгновение замолчал, словно сам боялся сказать дальше.
Я крепко сжала ладони в кулаки, стараясь держаться, но внутри всё уже дрожало. — Король... разрешит пытки, — тихо сказала я. — После сегодняшнего собрания это будет выглядеть как единственный способ хоть что-то узнать о заговоре. О Диких землях...