Она поднялась на ноги.
– Я думаю, нам обеим не помешает выпить чаю. Вы не против, если я немного похозяйничаю у вас на кухне?
Айрис Чатер вскочила со стула.
– Господи, я не могу позволить вам этим заниматься, доктор, сейчас я сама все принесу.
– Нет, – мягко сказал Кэт, – вы оставайтесь с Гарри. Он знает, что вы здесь, правда. Ему бы хотелось, чтобы вы были рядом.
Она вошла в маленькую кухню. Все полки, все горизонтальные поверхности были заставлены не только обычными фарфоровыми сервизами и кухонными принадлежностями, но и чисто декоративными предметами – украшениями, календарями, фигурками, картинами, пословицами в рамках, банками для меда в форме ульев, пашотницами с улыбающимися рожицами, термометрами на латунных подставках и часами в виде цветочных клумб. На подоконнике стояла пластиковая птичка, которая опустила голову, будто чтобы попить воды из стакана, когда Кэт дотронулась до нее. Она представила, в какой восторг от нее пришла бы Ханна – почти в такой же, в какой привела бы ее вязаная куколка, чья широкая розовая юбка укрывала сахарницу.
Она зажгла газ и наполнила чайник. Снаружи ветер хлопнул воротами. Этот дом подходил своим обитателям, а они подходили ему словно перчатки. Как кто-то еще мог радоваться кружкам с изображением членов королевской семьи и чайным полотенцам с вышитыми на них фразами «Дом, милый дом» и «С наилучшими пожеланиями»?
Она молилась, чтобы ее телефон не зазвонил. Провести какое-то время с умирающим пациентом, делая что-то самое обыкновенное, типа приготовления чая, помогая самой обыкновенной паре пройти через самое судьбоносное и тяжелое расставание в их жизни, значило гораздо больше, чем вся суета и многочисленные административные обязанности, связанные с работой врача общей практики. Медицина менялась, или ее меняли – серые люди, которые справлялись со своей задачей, но не понимали ее. Многие коллеги Кэт и Криса Дирбон становились циничными, выгорали и теряли ориентиры. Было бы так легко сдаться, просто латая одного пациента за другим, словно банки на конвейерной ленте, и перекидывая всю сверхурочную работу на замещающих врачей. Так можно было обеспечить себе хороший сон по ночам – и небольшие порции профессионального удовлетворения. И того и другого Кэт была лишена. То, что она делала сейчас, точно для нее не окупится, да и уровень оплаты никто никогда не смог бы установить. Помочь Гарри Чатеру спокойно умереть и как следует присмотреть за его женой – работа, которая имела значение и была так же важна для нее, как и для них.
Она наполнила чайник и взяла поднос.
Спустя полчаса, держа в одной руке руку своей жены, а в другой – руку своего доктора, Гарри издал последний неуверенный вздох и умер.
В душной комнате повисла невероятная тишина, совершенно особенная тишина, на которую Кэт всегда обращала внимание при встрече со смертью. Становилось так тихо, будто земля перестала вращаться и из мира пропали вся суета и любые тревоги.
– Спасибо, что остались, доктор. Я рада, что вы были здесь.
– Я тоже.
– Мне теперь нужно много чего сделать, так ведь? Я даже не знаю, с чего начать.
Кэт взяла женщину за руку.
– Вам совершенно ни к чему торопиться. Посидите с ним столько, сколько вам нужно. Поговорите с ним. Попрощайтесь, по-своему. Вот что сейчас важно. Остальное может подождать.
Когда она уходила, ветер стих. Рассвет только забрезжил. Кэт постояла у автомобиля, освежаясь после духоты в гостиной Чатеров. Тело скоро должны были забрать, а рядом с Айрис Чатер теперь была ее соседка. Умиротворенность была нарушена, и все безотрадные, но обязательные процедуры, связанные со смертью, должны были быть исполнены.
А ее работа здесь была закончена.
Таким ранним воскресным утром от Нельсон-стрит до собора можно было доехать за две минуты. В семь часов там служили литургию, и Кэт решила сходить на нее, но перед этим проверила, что творится дома.
– Привет. Ты проснулся?
– Ха-ха! – Крис держал трубку подальше от уха, чтобы Кэт могла услышать знакомые звуки, с которыми дрались ее дети.
– Ты как?
– Нормально. Гарри Чатер умер. Я оставалась с ними. Если ты не против, я схожу на семичасовую службу, а потом пойду выпью кофе с братом.
– Саймон вернулся?
– Должен был прилететь вчера ночью.
– Тогда иди. Этих двух я отведу покататься на пони. Ты должна пересечься с Саем.
– Да, обговорить папино семидесятилетие…
– Тогда тебе, конечно, сперва необходима пища духовная. – Крис был убежденным атеистом и, хотя в принципе уважал веру Кэт, не всегда мог удержаться от колкостей. – Жаль старика Гарри Чатера. Эти двое – настоящая соль земли.
– Да, но он уже действительно отжил свое. Я рада, что была здесь.
– Ты хороший доктор, ты в курсе?
Кэт улыбнулась. Крис был ее мужем, но еще он был ее партнером по врачебной практике и, по ее мнению, гораздо лучшим клиническим врачом, чем она когда-либо сможет стать. Профессиональное признание с его стороны что-то да значило.
Боковая дверь собора Святого Михаила и Всех Святых закрылась за ней практически бесшумно. Большая часть огромного здания была в тени, но в боковой часовне был зажжен свет и горели свечи. Кэт ненадолго остановилась и посмотрела вверх, озирая пространство, объятое сводчатой крышей. Находиться внутри собора, в этой полутьме, – словно быть пророком Ионой во чреве кита. Как же все было иначе в прошлый раз, когда здесь собрались видные светские деятели и прихожане, одетые в свои лучшие наряды по случаю королевского богослужения. Тогда здесь гремела музыка и все пестрело яркими знаменами и торжественным облачением. Эти тихие, интимные утренние часы подходили ей гораздо больше.
Она заняла свое место среди пары дюжин людей, уже приклонивших колени, когда служка сопровождал священника к алтарю.
Она сочла бы невозможным работать врачом без той силы, которую придавала ей вера. Большинство тех, кого она знала и с кем работала, казалось, прекрасно справлялись и без этого, так что даже в своей семье она была странным исключением, хотя Саймон, как она думала, был уже близок к тому, чтобы разделить ее убеждения.
Когда она поднялась на балюстраду для причастия, перед ее глазами живо встало воспоминание о том, как они последний раз были здесь с братом, сидели плечом к плечу. Это были похороны трех юных братьев, убитых собственным дядей. Саймон находился в соборе официально как полицейский офицер, ответственный за расследование, а Кэт – как семейный терапевт. Это была душераздирающая служба. По другую сторону от нее сидела Пола Озгуд, патологоанатом, которая присутствовала на месте преступления и работала с телами потом, во время расследования. Позже она призналась Кэт, что была тогда беременна вторым ребенком. Как она справилась, до сих пор оставалось для Кэт загадкой: какой силы должна была быть ее профессиональная отстраненность, чтобы спокойно осматривать эти три маленьких тела, изувеченные топором и ножом мясника? Такие люди и полицейские, как Саймон, – вот кому нужна была вся сила и поддержка, какую только можно найти. По сравнению с их трудом ее работа врачом общей практики в таком милом городке, как Лаффертон, казалась сущим пустяком.
Короткая служба закончилась, и ленты дыма от погасших свечей медленно спускались на нее… Она стояла на месте. Женщина, которая уже продвигалась к выходу через узкий проход, встретилась с Кэт глазами, а сразу за ней – другая. Обе улыбнулись.
Кэт немного отодвинулась, пропуская их вперед, а затем сорвалась с места и быстро проскользнула к двери на противоположной стороне главного прохода. Отсюда она могла сбежать через лужайку к дорожке, которая вела на улицу, прежде чем кому-то удастся поймать ее и, рассыпаясь в извинениях, попросить о неофициальной консультации.
Не считая нескольких служителей собора, мало кто постоянно проживал в этом районе в шикарных домах эпохи короля Георга, большинство которых уже давно превратились в офисы.