Хватаюсь за стойку, тяжело опираясь, сажусь. Илья под свободный локоть подхватывает, помогает мне устроиться. Девушка не затыкается. Продолжает фонтанировать идеями нашего совместного будущего.
— До праздников ты же отсюда выйдешь? Ты должен, Вадя. Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Я вот не хочу встречать… — морщит нос, осматривает вполне себе вип-палату с шикарными такими условиями. — Здесь.
— Пошла на хуй! — срываюсь я, вложив все свои накопленные за эту неделю силы.
Замахиваюсь стойкой и швыряю. Не в неё, в сторону окна между палатой и коридором. Хруст стекла какой-то покой приносит. Ну и тишина после него просто идеальная.
Тина теперь уже по-настоящему всхлипывает. Схватив стоящего рядом Гризли за куртку, тяну на себя. Склоняется.
— Ключи от моей квартиры забери у этой дуры.
— Понял.
Друг огибает койку и топает. Девчонка в слезах, соплях и истерике выбегает. А я сгибаюсь и выплёвываю содержимое пустого желудка. Слишком много активности при моих травмах.
Оставшиеся парни помогают улечься обратно. Аверин уходит звать медперсонал. Смотрю на хмурого Стёпу.
— Валите-ка вы все отсюда. Задолбали ваши морды постные. И остальным скажите. Никаких гостей. Если чего нужно, позвонят, привезете.
К нам заходят медсестра и санитарка. Пока одна прибирает за мной, вторая опять что-то вкалывает и на этой прекрасной ноте я отключаюсь.
Однообразно-одинаковые дни проходят, я уже не отслеживаю их. Но уже так часто не сплю. Начинается реабилитация. Лёгкая.
Дыхательные упражнения, ЛФК, массажи и прочие процедуры, хоть как-то разбавляющие будни. Уже можно сидеть, но ходить запрещают, хотя с гипсом особо не походишь.
— Какой сегодня день, Танюш? — спрашиваю в очередной раз.
— Вторник, Вадим Дмитриевич. Тридцатое декабря, — улыбается девушка.
— С наступающим тебя, — хмыкаю и отключаюсь.
Глава 16. Вадим
Я обычно ночью уже не просыпаюсь. Засыпаю, получив дозу снотворного с обезболом и остальными лекарствами. Да и никто за эти дни меня не будит. Санитарки даже не приходят в шесть убираться. Прогнал их, пусть полы моют днём, нечего будить болезных.
А сейчас меня просто вырывает из крепкого сна тихий шорох и шелест. Даже не шум. Проморгавшись, жмурюсь от тусклого света.
И глазам своим не верю. Пончик… Паулина, мать её, Андреевна стоит у ног моих. Карту изучает, снимки к лампе подносит, рассматривает.
Дверь бесшумно открывается, и заглядывает медсестра. Только сказать ничего не успевает.
— А где температура за сегодня? — спрашивает Пончик строго, но тихо. — Давление через раз отмечено. Капельница пустая!
— Сейчас как раз собиралась подойти, — Танюша смущённо переминается у двери и показывает на флаконы с лекарствами.
— «Собиралась» — ключевое слово, — фыркает она. — МРТ делали? Не вижу снимков.
— Делали. Сейчас принесу, их ещё не подшили.
Пончик забирает бутыли с растворами и отправляет девушку за заключением. Подходит ближе ко мне. Жадно разглядываю из-под опущенных ресниц.
Бледная, схуднувшая, с синяками под глазами и искусанными губами. И глаза красные от слёз. Но чертовски собранная, строгая и деловая. Не подаю виду, что очнулся. Просто наблюдаю. Рано ещё. Не насладился я ею в этом жёлтом платье.
Пончик шепчет что-то, по руке гладит. Быстро фиксирует. С первого раза находит вену. Недрогнувшей рукой ставит мне капельницы. Бабочку специальную убрали, чтобы дать венам отдохнуть.
Волосы падают мне на плечо. Глубоко вдыхаю её запах. От неё пахнет морозом с улицы и чем-то сладким, домашним. Прикрываю глаза, наслаждаясь близостью.
— Вот, — Таня заходит и протягивает снимки вместе с остальной частью истории моей болезни. Да, там чтива много, Толстой со своей «Войной и Миром» отдыхает.
— Трещина… без смещения… — читает Пончик, — хорошо. А невролог как часто заходит?
— Каждое утро при обходе.
— В карте не отмечено. Внесите, пожалуйста, все данные.
Паулина продолжает распекать дежурную. Та в ответ что-то лепечет. Оправдывается. Но моей училке не нужны оправдания. Она их даже не слушает.
Листает снимки, хмуро проверяет назначения и сосредоточенно изучает заключения врачей. Любая комиссия Минздрава позавидует дотошности Пончика.
Фигура, очерченная облегающим платьем, мелькает то у тумбочки, то у капельницы, то у двери, куда она буквально загнала бедную медсестру. Жёсткий, но тихий тон, жесты, походка. Всё отточено. И, честно говоря, просто так лежать и смотреть на эту сцену без смеха невозможно.
Ворвалась и командует медперсоналом, словно эта её кафедра в университете. И вместо раздражения я наслаждаюсь её активностью.
Выдохшись, Пончик откладывает стопку документов на стол. Открывает бутылку воды. Поправляет салфетки и валяющиеся приборы.
Теперь уже не скрываясь любуюсь. На локтях приподнимаюсь и киваю Тане. Медсестра поспешно выскальзывает за дверь, спасаясь бегством. Паулина замирает ко мне спиной. Плечи трясутся едва-едва. Плачет опять. Держалась же.
— Может, лучше ещё одну капельницу мне поставишь? — хриплю, вздрагивает и разворачивается.
— Если нужно, поставлю, — кивает, напряжённо и жадно смотря на меня. Делает маленький шаг. — У тебя расписано лечение по часам. Лучшие врачи города задействованы. Слава богу… — тараторит, медленно подбираясь всё ближе и ближе. Будто по минному полю ходит, боясь чего-то. Меня, что ли? Бровь выгибаю. — А медсёстры карту правильно заполнить не могут…
Наконец Паулина добирается до койки и останавливается. Нерешительно мнёт пальцы и губу закусывает.
Протягиваю руку. Женщина вкладывает дрожащие пальцы в ладонь. Тяну несильно на себя, двигаясь к краю.
— Прости, Вадим… Я такая дура, — выдыхает устало и безропотно ложится рядом.
— Это точно, Пончик, — усмехаюсь, обнимая её.
Она ответно обнимает за торс. Носом холодным в грудь утыкается. Глаза закрываю, улыбаюсь умиротворённо. И привычно тихо, но твёрдо шепчу:
— Спи.
Ранний рассвет едва пробивается сквозь жалюзи. Я уже не сплю. Лежу, рассматривая спящую в моих объятьях женщину. Ресницы пушистые подрагивают. Она теснее жмётся, бормочет во сне что-то. Не расслышать.
Дверь палаты тихо открывается, и заглядывает Таня. Замирает, столкнувшись с моим взглядом.
— Чего остановилась? — шепчу строго.
— Я.. капельницу, — и машет флаконами.
— Ставь, только тихо, — хмыкаю.
Медсестра быстро подходит. Вытягиваю руку, на которой как раз и примостилась мой Пончик.
— Я сюда поставлю, — показывает на тыльную сторону ладони, где вены выпуклые торчат. — Удобнее будет.
Киваю. Танюша краснеет немного и улыбается. Прикольная девчонка. Молодая совсем, может, одного возраста с Алинкой. Я уже её как сестрёнку воспринимаю, хотя у неё вроде уже и сын есть.
— Жена у вас, Вадим Дмитриевич, настоящий тюремщик, — шепчет девушка, закончив с моими венами.
— Жена… — тяну задумчиво и улыбаюсь сам себе.
Возможно, во мне сейчас говорит повреждённый мозг. Но отторжения факт женитьбы не вызывает. Даже больше, я уже представляю себя мужем Пончика. Всё же не зря в первый же день нашей встречи заметил, что с ней хочется жизнь прожить. И, пожалуй, я так и сделаю. Чтобы больше не бегала от меня, Лань горная.
— Ты права, она такая, — хмыкаю я. — По смене передай, пусть с обходами своими повременят до обеда примерно.
— Но как же… — чуть повышает голос медсестра. — Вдруг чего…
— Если мне станет хуже, жена всех на уши поставит, — перебиваю, шикнув.
Таня сдавленно хихикает, бросая взгляд на спящую женщину, и, понятливо кивнув, выскальзывает из палаты.
Глава 17. Паулина
Изначально хотела просто побыть с ним. Посидеть, возможно, дождаться пробуждения или разбудить. Но сидеть без дела не смогла. И рука не поднялась будить. Поэтому я перенесла кипучую энергию в мирное, а главное, знакомое русло. Начала читать его историю болезни.