Я видела слезы тети, когда «Гёньон» проигрывал. Они не текли по щекам, а так и стояли в уголках глаз – «держали фасон».
* * *
У всех нас дети-подростки, значит, вечерами есть время для себя. Не надо ни купать, ни готовить ужин, ни проверять домашние задания. Отпрыски вполне способны разогреть еду в микроволновке, потом они закрываются в своих комнатах и делают вид, что занимаются.
– Мобильник – вещь очень практичная, – говорит Адель, – можно не только связаться с ними в любой момент, но и узнать, где они находятся.
Ее семнадцатилетние дочери-близняшки уехали учиться в Дижон. Сама она к «Врачам мира» не попала и стала «либеральной медсестрой» (медсестрой «на вольном выпасе»). «Практически одно и то же…» – иронизирует она. Адель открыла собственный кабинет, развелась, когда девочкам исполнилось десять, имеет друга, но вместе они не живут, встречаются несколько раз в неделю.
– Вечерние отношения двух особей, которые живут сами с собой… – Она улыбается.
– Изящная формулировка.
– Вставишь в свой фильм?
– Что я точно никогда бы не решилась сделать, это…
У меня срывается голос.
– …спросить, почему моя тетя притворялась умершей, почему она пряталась. Сколько в Гёньоне жителей, восемь тысяч? Только не говорите, что никто не знал! К тому же на улице Фреден почти все дома обитаемые. Не жила же она затворницей, в конце концов!
– Папаша Бертеоль! – восклицает Эрве. – Он наверняка что-то знает. Они с твоей теткой были неразлучны.
– Его нет дома. На звонки не отвечает. На обратном пути из морга я к нему заглянула. Никого не застала. Все ужасно странно. Я как будто сплю и вижу дикий сон.
– Я был на похоронах твоей тети, – вступает в разговор Льес. – Народу было много, хотя меньше, чем обычно, лето все-таки. Присутствовали футбольные игроки и коммерсанты. Я видел, как гроб опустили в могилу. Собственными глазами.
– Бред сумасшедшего! Как моя частная жизнь. Одну потеряла, одну нашла, а потом потеряла и снова нашла.
Все дружно улыбаются.
Эрве работает страховым агентом. У него трое детей от трех разных жен. Младшей дочери семь лет, но с ее матерью он только что расстался. «Чистая каторга…» – бурчит Эрве. Этот бабник должен влюбляться и изменять в режиме нон-стоп, иначе жить становится неинтересно. Детей нет только у Льеса. «Насколько мне известно…» – уточняет он, доливая себе содовой. Его спортивная карьера завершена, он пошел на завод, в центр обучения, чтобы получить диплом о профпригодности и стать наладчиком оборудования.
– С малышкой я вижусь раз в две недели по выходным. Старшая живет в Лионе, как ты в детстве, Аньес. У нее есть приятель. А сын живет со своей матерью недалеко отсюда. Ему шестнадцать. Мы ходим в «Макдональдс», развлекаемся. Парень любит тачки и футбол… Вот же черт, мне самому захотелось рвануть на кладбище, раскопать могилу и узнать, кто в ней похоронен.
– Нельзя тревожить покой усопших, – повторяет Адель.
– Прекрати, если уж человек умер, то умер. Никто никого не тревожит.
– Мне не терпится дожить до завтра, чтобы попасть в дом на улице Фреден.
– Пойти с тобой?
– По-моему, мы имеем право, – вмешивается Льес. – Тебе жандарм составит компанию?
– Да.
– Надолго в Гёньон?
– Не знаю, как пойдет дело. Слишком уж все… неожиданно.
– Ты виделась с журналисткой?
– О ком ты?
– О Натали Гранжан.
– Так она журналистка?
– Да, и пресса тебя точно в покое не оставит. Как и телевидение! Немертвая покойница – это же сенсация. Особенно если она – тетя местной знаменитости.
– Закажем сырную тарелку?
– Забудь, Адель! У нас день рождения гранд-дамы, наедимся до отвала.
– Ну а ты, Аньес, как живешь? Жизнь прекрасна?
9
23 октября 2010
Сирил Рампен, явившийся с двумя жандармами, открывает высокую деревянную дверь, за которой обнаруживается домик из 50-х, стоящий прямо на кочковатой земле. Бирючины не подрезали тысячу лет, сорная трава проросла между плитами старой террасы, но гравиевые аллеи вычищены, лучше всего – ближайшие к жилищу. Непросто осознать, что готовишься проникнуть в дом женщины, ушедшей из жизни. У двери предусмотрительно приготовлены сапоги. Я бросаю взгляд на размер: 36-й. Тот же, что у Колетт. Капитан протягивает мне пару латексных перчаток: «Если не возражаете…»
В коридоре пахнет аммиаком, как в классе начальной школы. Везде очень чисто. Мое внимание привлекает вешалка с серым плащом. Я подхожу, чтобы понюхать воротник, почувствовать аромат ванили. Она покупала ее в маленьких бутылочках, жидкость внутри была чуть маслянистой. От ткани пахнет розой. Слева находится кухня с пластиковым столом, двумя стульями, варочной панелью и маленьким холодильником. Посуда вымыта, тарелка, приборы и стакан сохнут рядом с мойкой на полотенце. На углу раковины стоит лимонное средство для мытья посуды, рядом с губкой. Я открываю холодильник: масло, три натуральных йогурта, три яйца, банка варенья, в отделении для овощей – морковь, остатки супа в кастрюльке под пластиковой крышкой. Занавески на окнах задернуты. Дверь справа ведет в гостиную, где перед телевизором стоит двухместный диванчик с тремя подушками. Я ничего не узнаю. Кроме номера «Франс Футбол-2000» – «Гёньон, победа “Кузнецов”», – выложенного, как трофей, на низком столике. Я потрясена и невольно отшатываюсь.
Меня бьет крупная дрожь, когда мы приближаемся к третьей по счету двери. Она ведет в спальню, где на кровати нашли мертвую Колетт. Простыни слегка примяты, как будто тетя и в смерти не утратила деликатность и не хотела никого затруднять.
Тетя, насколько я помню, никогда никого собой не обременяла. Я вдруг осознаю, что не знаю ее. Больше не знаю. Она, должно быть, совсем мне не доверяла, если позволила поверить в свою смерть. Я не переступаю порог.
В глубине коридора, в последней комнате, стоят несколько пластмассовых ящиков и старая оттоманка из сапожной мастерской. Рядом – столик, утюг, современная швейная машинка и шкаф. Меня совершенно потрясают телефонный аппарат и старый справочник, я снимаю трубку и слышу гудок. У Колетт был телефон! Но кто ей звонил? Кто знал? За кем закреплен номер?
– С этого и нужно начать.
– С чего именно? – спрашивает Сирил Рампен.
– Со списка номеров. Так мы выясним, кому звонила она и кто связывался с ней. Узнаем, кто был в курсе.
– Это вторжение в частную жизнь. Смерть Колетт не выглядит подозрительной, так что вряд ли удастся что-нибудь выяснить.
Я набираю номер своего мобильного