Берен вздохнула и медленно пошла одна домой. Она шла, думала, и мысли, роясь, сменяли друг друга, и под их налетом она то хмурилась, то улыбалась, - это когда в темной ночи ее прошлой жизни вдруг ярко вспыхивали радужные огоньки будущего. Школа оставалась далеко позади.
Берен вздрогнула, застыла на месте. Спереди и сзади промелькнули тени, послышался шорох шагов.
- Кто это?!
Вместо ответа шею Берен затянул волосяной аркан. Кто-то затолкал ей в рот платок... На исходе был 1928 год.
...Дорогой читатель! Если помнишь, в начале нашего рассказа говорилось о том, как на берегу оврага <где погиб черный пес> отдыхали женщины из бригады косарей. Одна из них, устроившись в сторонке, писала заявление в районный комитет партии. Это была Берен. А шел тогда июль 1935 года.
В ту ночь, когда Курумбай уехал на учебу, банда Еркинбека схватила Берен. Каким образом удалось ей вырваться из рук убийц, какие события последовали за этим случаем - обо всем этом Берен подробно рассказала в своем заявлении. Правда, пока она еще пишет его, и потому к содержанию заявления мы вернемся как-нибудь в следующий раз...
...Черные кудлатые тучи постепенно развеялись, расползлись, точно растеребленный клок шерсти, и между ними настойчиво пробивались лучи солнца. Одна из туч, клубясь, опустилась ниже, брызнул мелкий дождичек, и на заявлении Берен появились темные пятна. Она, не обращая внимания, продолжала писать, и вдруг невольно вздрогнула, услышав неподалеку удивленный возглас:
- Апырмай, не Курумбай ли?!
Берен сама не заметила, как вскочила. Перед ней стоял Курумбай!..
Читатель, конечно, помнит, как в начале рассказа Кайролда и его спутник проезжали овраг <где погиб черный пес>, тщетно отбиваясь от встревоженных слепней и оводов. Вот этот спутник и был Курумбай.
Словно отодвинув пушистое облачко, выглянуло солнце. В его лучах дождинки превратились в коралловые бусы. Налетел шаловливый ветерок, потрепал траву, тетрадку на траве.
Берен стояла в объятиях Курумбая. По лицу ее скатилась капля - то ли слеза, то ли дождинка...
- Кончил учебу? - спросила она.
- Кончил.
- И кто ты теперь?
- Агроном.
Берен вытерла глаза, улыбнулась:
- Я ведь тоже выучилась.
- На кого?
- На учительницу...
Из оврага выехал Кайролда. Пристяжная шла боком, пофыркивала. Рядом ехал верховой. Сивая борода его развевалась на ветру, лица видно не было.
- Оу, не почтенный ли Жауке это?
- Он, - ответила Берен, закидывая руки на плечи Курумбая и пристально вглядываясь в его глаза.
- Слушай, в ту ночь, когда ты уезжал... ты хотел мне что-то сказать?.. Но так и не сказал...
- Так, может, теперь скажу? Или... уже опоздал?..
- Нет, не опоздал...
Лица их светились от радости. Оба были так взволнованы встречей, что сердца их бились на весь мир.
Курумбай подошел к верховому, взял коня под уздцы и помог Жауке спешиться. Старик, по старому казахскому обычаю, долго не выпускал Курумбая из объятий. По сивой его бороде текли слезы.
- Как я рад за вас, мои дети! Да сбудутся все ваши желания! Моя же мечта уже сбылась...
Жауке, взволнованный, долго разглядывал Курумбая.
- Колхоз готовится встретить тебя. Большой той будет. А я вот не усидел... поспешил тебя увидеть первым.
Жауке, оглядываясь, улыбался.
Где-то рядом работали косари, пели, и песня их -радостная, светлая - взмывала к небу, где, разогнав тучи, щедрыми лучами заливало землю солнце.
1935 г.
ВОЛОСТНАЯ КУЛЬТАЙ1
После двух лет супружеской жизни Культай стала вдовой. Хозяйство у нее было скромным: одна лошадка, корова с теленком, землянка, летняя лачужка, coxa-борона, ну и разный немудреный скарб. Когда Культай впервые переступила порог этого дома, она узнала, что у мужа есть брат, однако видеть деверя ей не приходилось. Жумабай ни разу не приезжал, чтобы хотя бы познакомиться с молодой женге. Странно было и другое: муж никогда о своем брате не рассказывал. Вроде и не существовало его вовсе. Лишь осенью, когда нужно было позаботиться о мясе на зиму, а тут еще и аулнай прямо-таки за глотку хватал, требуя уплатить налог, муж отправлялся к Жумабаю, который батрачил у какого-то богача, получал за него плату, заключал с хозяином договор еще на год и возвращался домой. И Культай иногда думала о своем бессловесном девере: <Или он очень добр, или просто глуп>.
Охотников до молодой вдовы оказалось предостаточно. Первым начал обхаживать ее Бирмаганбет. Был он хотя и женат, однако самоуверенно полагал, что среди родичей покойного он самый близкий и самый видный, а значит, и на вдову имеет несомненные шансы. Мырза Ажигерей, жена которого недавно умерла, также имел определенные виды, и хотя родственник был он дальний, однако он не без основания считал, что следует только угодить почтенному аксакалу Нурпеису - и все соперники тут же исчезнут. В спор вмешался и двоюродный брат
Культай, Абдол, громогласно заявивший, что он никому не позволит делать из его сестренки половую тряпку и что тот, кто намеревается заполучить ее, будет иметь прежде всего дело с ним. О том, что где-то существует Жумабай, родной брат покойного, которому - по мусульманским канонам - и должна достаться вдова, никто во всей округе и не подумал^
Абдол находился с Нурпеисом в отношениях, которые у казахов определяются так: <кишки сплелись, потроха смешались>. Если Нурпеис - матерый волк, то Абдол - волчонок, идущий по его следам. Куда Нурпеис поедет, туда потрусит и Абдол. Поэтому он стал, подговаривать сестренку выходить непременно за Ажигерея-мырзу.
- Печали-горести знать не будешь. Все окажется в твоих руках: сама себе - би, сама себе - хан!
Однако Культай ответила:
- Апырмай, но ведь есть же человек, которому этот дом не чужой...
- Ойбай, того и не поминай! - всполошился Абдол. - Он тебе не ровня. С ним ты не проживешь!
Поговорила Культай с соседками про Жумабая-деверя, расспросила, что и как он, и те ответили: да, давно, как он от нас уехал. А так смирненький был, тихий.
И потом чем больше Абдол старался уговорить сестру выйти за мирзу Ажигерея, тем упорнее она отказывалась.
Впрочем, она еще в детстве не больно считалась с его мнением. Родной брат Культай в то время учился в городе. Культай он очень любил и еще в детстве научил ее грамоте. В его отсутствие Абдол просватал Культай еще девочкой за одного бедняка и взял калым. Прошло несколько лет, и