Мы радовались каждому их успеху, поддерживали во всем, ведь семья – это главное, надежный тыл, самое ценное, что есть у каждого человека. Со временем я все четче понимала: ни деньги, ни чужое мнение, ни внешняя картинка не имеют значения, если дома тебя ждут свои люди, с которыми можно быть настоящей, без масок и поз.
Иногда вечерами мы с Натаном сидели на кухне вдвоем, как в молодости, только теперь седина на висках предательски выдавала прожитые годы. На столе остывал чай, за окном темнел двор, а в доме было тихо: дети разъехались по своим делам, у каждого была своя жизнь. В такие моменты прошлое подкрадывалось особенно близко – не для того, чтобы ранить, а чтобы напомнить, насколько длинный путь мы прошли.
– Помнишь, какой ты была, когда мы только познакомились? – однажды спросил Натан, лениво крутя в пальцах ложку. – Тревожная, нервная, как натянутая струна.
Я усмехнулась:
– Ты тоже не сахаром был.
– Зато теперь, – он улыбнулся, – у нас получилось что-то очень приличное.
Я посмотрела на его руки – чуть огрубевшие, с проступающими венами, на дорогие часы, подаренные детьми на наш очередной юбилей, на знакомый до мелочей профиль и вдруг почувствовала такую волну нежности, что перехватило дыхание.
– Скажи честно, – тихо спросила я, опираясь подбородком на ладони, – ты когда-нибудь жалел, что тогда не отпустил меня окончательно? Что не сказал: «живи как знаешь», а полез вытаскивать нас из этого болота?
Он задумался, отставил кружку, посмотрел на меня внимательно, так, как смотрел много лет назад, когда еще пытался понять, на кого подписывается.
– Ни дня, – наконец ответил он. – Ни одного дня. Я жалел только о том, что слишком поздно понял, как сильно люблю тебя. Все остальное… было нужно, чтобы мы стали такими, какие есть.
Я улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слезы. В горле стоял ком, но это были хорошие слезы – те, что приходят не от боли, а от переполненного сердца.
– А ты? – мягко уточнил он. – Ты счастлива, жена бизнесмена, мама адвокатов, врача и модели?
Я глубоко вдохнула, словно проверяя внутри себя каждую старую трещинку, каждый шрам, каждую тень. В голове промелькнули коридоры больниц, судебные заседания, детский плач, наши ссоры и примирения, запахи утреннего кофе, билетики на самолет, хранящиеся в коробке из-под обуви, первые шаги детей, наши усталые, но довольные улыбки в конце каждого сложного дня.
– Да, – прошептала я, не отводя от него взгляда. – Я счастлива. Я не боюсь просыпаться рядом с тобой и не боюсь засыпать, зная, что завтра тоже будет наш день.
Натан протянул руку, переплел пальцы с моими и легко сжал, как если бы закреплял сказанное.
– Тогда, – улыбнулся он, – считаю, план минимум выполнен.
– Это какой же у тебя был план минимум? – я чуть склонила голову.
– Чтобы ты вот так сидела напротив меня через много лет и говорила, что счастлива, – серьезно ответил он. – Все остальное – приятные бонусы.
Я рассмеялась, вытирая ладонью выступившие слезы, и подалась к нему, чтобы поцеловать.
В этот момент я особенно ясно почувствовала: сколько бы ни прошло времени, сколько бы еще испытаний ни подкинула жизнь, у нас всегда будет этот тихий вечер на кухне, наш дом, наши взрослые дети и мы двое – те, кто однажды выбрал друг друга и, вопреки всему, сумел этот выбор сохранить.