Внутренний календарь отсчитывал недели: сразу после торжества предстояло отбыть на производство для итоговой инспекции дирижаблей, а затем лично сопроводить первый к границам воздушного сектора.
До начала операции «Гиена» оставалось чуть больше месяца, и каждая минута была на счету. Этот бал становился своеобразной точкой отсчёта до часа «Х».
И вот, когда все приготовления достигли пика, он настал — день восемнадцатилетия Таси.
Наше поместье сияло как гигантский огранённый алмаз, брошенный на бархат ночи.
Белоснежный фасад был украшен гирляндами из плетистых роз и жимолости, обвитых лентами магических огней, которые переливались мягким золотым, серебряным и перламутровым сиянием.
От ворот до парадного входа тянулась ковровая дорожка цвета спелой вишни, по которой церемонно ступали гости в ослепительных нарядах.
Внутри царила атмосфера торжественной сказки.
Высокие потолки бального зала тонули в дымке, сотканной из ароматов цветов, дорогих духов и воска тысяч свечей, горевших в хрустальных канделябрах. Гигантские зеркала в позолоченных рамах множили это великолепие, создавая ощущение бесконечного пространства. Повсюду порхали, подобно экзотическим бабочкам, слуги в ливреях с гербом Пестовых, предлагая шампанское и изысканные закуски: икорные тарталетки, устрицы на льду, крошечные пирожные с воздушным кремом.
На хорах, устроенных вдоль стен, разместился приглашённый из столицы оркестр. Смычки скрипок и виолончелей рождали волнующие такты вальса, которые наполняли зал.
Неутомимым мотором и душой этого празднества был Илья Артурович Смольников. Он порхал между гостями, подобно дирижёру, управляющему не оркестром, а самим праздником. Его фрак был безупречен, улыбка — ослепительна. Он то шептался с метрдотелем, следя, чтобы ни одна тарелка не пустовала, то делал знак дирижёру, задавая новый музыкальный тон, то с лёгкостью гасил малейшие признаки светского конфуза. Смольников был повсюду, и его энергия заряжала всех вокруг.
Первым делом, едва спустившись в главный зал, я отыскал глазами сестру. Она стояла в центре небольшого круга подруг, сияющая в своём белом платье, но в глазах читалось привычное для таких мероприятий напряжение. Я мягко коснулся её локтя.
— Тасенька, на минутку. Хочу кое-что тебе показать до того, как начнётся настоящая суматоха.
Она с любопытством последовала за мной через гостинную к распахнутым настежь дверям, ведущим в сад. Там, перед лестницей, прячась на гравийной дорожке между здоровыми кустами роз, стоял он. Мой подарок.
«Руссо-Балт» К-12. Кабриолет. Ярко-красный, под цвет бутонов на ближайших кустах. Лак на его кузове отливал таким глубоким глянцем, что в нём, словно в зеркале, отражались огни поместья и бледное вечернее небо. Хромированные детали сияли холодным блеском, а кожаный салон пах свободой и скоростью.
Тася замерла на ступеньке, её рука с веером бессильно опустилась.
— Кирилл… — голос сорвался на шёпот. Девушка медленно, почти неверяще, спустилась по ступеням и подошла к машине, протянула руку, не решаясь прикоснуться, словно боялась, что видение исчезнет. — Это… это же…
— Она твоя, — сказал я, подходя и кладя ключи в ладонь сестре. — С персональным номером «Т-1». Чтобы все знали, чья это машина.
Сестра наконец подняла на меня взгляд, и я увидел, как по щекам ручьём покатились слёзы, но это были слёзы безудержной и искренней радости. Она не сдерживала эмоций, как того требовал светский этикет. С громким счастливым возгласом Тася бросилась мне на шею, сжимая в объятиях так, что захрустело платье.
— Братец! Да ты с ума сошёл! Это же лучший подарок в мире! Лучше всех бриллиантов! — она отпрянула, снова уставившись на автомобиль, а лицо расплылось в самой широкой и беззаботной улыбке, которую я видел за последние месяцы. — Я… я сейчас же хочу прокатиться!
— После бала, — улыбнулся я, ощущая непривычную теплоту внутри. — Сначала прими поздравления. А потом…
Этот миг чистой детской радости стал для меня якорем, напоминанием, ради чего вообще затевалось всё. Ради того, чтобы такие улыбки не сходили с лиц близких.
К нам в сад спустилась мама. Она наблюдала за сценой, и на лице женщины смешались умиление и лёгкая тревога.
— Кирилл, голубчик, — тихо сказала мама, пока Тася в восторге кружила у машины. — Это, конечно, прекрасно… но не слишком ли? Такой роскошный подарок для юной девушки… Ты её просто балуешь без меры.
Я повернулся к родительнице.
— А кто, как не я, должен её баловать? — обнял маму правой рукой, и мы оба смотрели на сияющую Тасю. — Её должен был баловать отец. Защищать, гордиться, провожать на первые балы… но его нет с нами уже больше трёх лет.
В горле встал ком.
— Командуя экспедицией, из которой не вернулся, он пытался спасти меня, добыть лекарство. Его последним желанием было оберегать семью. Так что да, я буду её баловать. Я буду дарить ей самые быстрые машины и самые пышные балы. Потому что это единственный способ, которым я могу дать хоть толику той отцовской заботы, которой Тася лишена.
Мама замерла, её глаза наполнились слезами, в которых отразилась и старая боль, и гордость.
Она молча протянула руку и коснулась моей щеки, а потом потянулась обнять. Я притянул женщину к себе, чувствуя, как вздрагивали под дорогим шёлком её плечи.
— Прости, сынок, — прошептала она мне на ухо. — Ты прав. Ты всегда прав. Отец гордился бы тобой. Такой же упрямый и надежный.
Мы постояли ещё несколько минут втроём: я, мама и сияющая у красного кабриолета Тася. И это мимолётное ощущение простого семейного счастья показалось мне самым ценным мгновением за весь вечер.
Когда мы вернулись к гостям, Тася сразу стала центром притяжения. Ей льстили, дарили диковинные и дорогие подарки: от древнего трактата по магии до механических птиц, машущих крыльями.
Сквозь этот водоворот лести и интереса я заметил Амата Жимина. Мой друг, а ныне — правая рука нового адмирала в Балтийске, не отходил от Таси.
Он танцевал с моей сестрой и оказывал знаки внимания с такой ревнивой основательностью, что вскоре начал отваживать от неё всех прочих кавалеров. Вид могучей фигуры, склонившейся над хрупкой сестрой, был одновременно трогательным и комичным.
Во время паузы между танцами я, улыбаясь, подошёл к Амату.
— Вижу, адмиральская служба не отбила у тебя рыцарских манер, — заметил я. — Или ты решил, что охрана Таси — задача поважнее защиты Балтийских рубежей?
Амат слегка смутился и отвёл взгляд.
— Кирилл, некоторые сокровища, — тихо, почти шёпотом сказал друг, бросив взгляд на сияющую Тасю, — нужно охранять тщательнее, чем любые военные секреты. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.
Официальность балу придало появление Дмитрия Романова. Его присутствие было красноречивее любых слов: род Пестовых теперь в фаворе.
Но