Но кульминация наступила иная.
В последний миг, когда почва должна была начать давить на меня, её взгляд, безумный и остекленевший, встретился с моим. В нём не было страха. Не было ненависти. Было отражение ужаса, который сковал сейчас и меня: ужаса перед точкой невозврата.
Варя отменила заклинание.
Не срыв, не ошибка в концентрации. Это был сознательный, волевой акт.
Её резко вскинутые руки вдруг бессильно опустились, словно тяжёлые гири. Гул магии рассеялся с тихим вздохом, а земля успокоилась.
Вся ярость, всё напряжение, что делали её фигуру такой грозной, разом исчезли, сменившись горькими и исцеляющими слезами.
Они хлынули беззвучно, а потом тело сестры содрогнулось в первом рыдании.
Варя не упала на колени. Она просто сделала шаг ко мне и уткнулась лицом в мою грудь. Её плечи трепетали от вырвавшихся на свободу рыданий. Это была не театральная истерика светской дамы, а глубокая, выворачивающая наизнанку буря эмоций, в которой смешались обида, отчаяние, усталость и боль.
Я стоял, мгновение ожидая подвоха, удара в спину, так как инстинкт не верил в перемирие. Но потом моя рука сама поднялась и легла на вздрагивающие плечи, я приобнял сестру. Другая осторожно коснулась растрёпанных волос.
Чувствовал запах гари и песок под пальцами — едкий дух того ада, из которого мы выбрались. Это был запах битвы, запах испытания, которое Варя выдержала с честью.
— Ты что, действительно его так сильно любишь? — тихо спросил я, не ожидая вразумительного ответа.
Варя, всхлипнув, прошептала в мою грудь:
— Да, ты не представляешь, как. Я сама не думала, что это возможно.
Мы простояли так ещё несколько минут. Я — машинально гладя сестру по голове, а она — позволяя редким, уже стихающим рыданиям выходить наружу. Впервые за всё время в этом теле я видел её настоящую.
Видел раненую, но невероятно сильную женщину, которая даже в таких обстоятельствах не сломилась.
К нам приблизился Пётр Бадаев. Он встал, неловко переминаясь с ноги на ногу. Было ясно, что мужчина хочет что-то сказать, доложить, но не решается прервать эту сцену.
Варвара почувствовала присутствие Бадаева раньше, чем я успел что-то произнести. Она резко вытерла лицо рукавом и отступила на шаг, избегая моего взгляда. В облике сестры вновь появилась твёрдость, пусть и показная.
— Я… я пойду проведаю раненых, — глухо сказала девушка. — Прослежу, как там дела с эвакуированными.
Я просто кивнул в ответ. Сестра развернулась и быстрым шагом ушла. Её прямая спина говорила о многом: и о боли, и о решимости.
— Кирилл Павлович, — Пётр Арсеньевич начал сразу, без предисловий. — Пришло известие из Яковлевки. Дмитрий Михайлович Романов прибыл туда. Он ждёт вас утром с докладом.
— Понятно, — я кивнул, с трудом переключая сознание с личной драмы на управленческие дела. — А как дела у братьев Гурьевых в Рудном?
— В Рудном, слава стихиям, удалось полностью стабилизировать обстановку, — доложил Пётр, слегка улыбнувшись. — Прорыв монстров ликвидирован, портал в третий круг миров функционирует в штатном режиме. Осип докладывает, что они останутся ещё на сутки и помогут восстановить разрушенную инфраструктуру.
— Хорошо. А здесь? Как с дела с беженцами из Рудного и Железняка?
— Всех размещаем, кормим, лечим. Но, Кирилл Павлович, — Пётр посмотрел на меня с отцовской заботой, — вам бы хоть час отдыха. Через четыре часа уже выдвигаться в Яковлевку. Это же безумие! Вы себя не бережёте.
— Не берегу? — я усмехнулся. — Пётр Арсеньевич, в таких условиях никто себя не бережёт. Нужно ещё проверить дирижабли. Я не могу отложить это.
— Уверен, у Черепанова всё под контролем, — настаивал старый вассал. — Это может подождать до завтрашнего утра.
— Нет, — моё решение было непреклонным. Внутренний прагматик требовал личной проверки. — Надо идти.
Мои слова прервал молодой телеграфист, высунувшийся из командного вагона бронепоезда.
— Кирилл Павлович! Срочная телеграмма!
— Кому ещё я нужен? — пробормотал себе под нос. — От кого?
— От Цеппелина, ваше сиятельство! С фронтира!
Я почти выхватил у него из рук узкую полоску телеграфной ленты.
Глаза побежали по лаконичному, сухому тексту: «Были в седьмом кольце. Инкубационное плато активно. Армия тварей на месте. Вернулись без потерь. Цеппелин».
Я почувствовал невероятное облегчение. Оно было даже физическим: я непроизвольно прислонился к борту бронепоезда, чтобы не пошатнуться. Судьба Фердинанда, Мирославы, всего экипажа «Гордости графа»… Они живы! Мой приказ не стал для них смертельным!
Я сделал глубокий вдох. Дышалось легче.
А ещё мои худшие опасения не подтвердились. Большой удар тварей по колониям ещё впереди, а значит, ещё есть время. Есть шанс провести операцию «Гиена» в полную силу, как и планировалось.
Эта мысль придала сил, затмив даже усталость.
Направился к зданиям вагоностроительного производства, где в невероятной спешке велась сборка трёх дирижаблей, моих козырей в предстоящей операции.
У самых ворот я почти столкнулся с Черепановым. Главный инженер шёл, уткнувшись в чертежи, явно сильно уставший.
— Ефим Алексеевич, — окликнул я. — Как успехи? С учётом всего этого, — я жестом очертил пространство вокруг.
Черепанов встрепенулся, увидев меня. Усталость на лице мгновенно сменилась бодростью и гордостью.
— Кирилл Павлович, с опережением! — заявил он. — Все три красавца будут готовы уже через две недели! Производство не останавливалось ни на час, работаем в три смены.
Моя реакция была двойственной. С одной стороны — волна одобрения и благодарности. С другой — лёгкая, но оттого не менее важная тень настороженности. Такая скорость в этих условиях казалась мне почти неестественной.
— Это впечатляюще, — сказал я, тщательно подбирая слова. — Вы и ваши люди совершили чудо. Но я должен всё увидеть своими глазами. Пойдём, покажешь и расскажешь, что там и как.
Черепанов, казалось, лишь этого и ждал. Он с готовностью кивнул и жестом пригласил меня вглубь цеха.
* * *
На следующее утро я был уже в Яковлевке.
Временный штаб Дмитрия Романова расположился в здании губернаторского дворца, который теперь больше походил на укреплённый бункер.
Меня провели внутрь, минуя несколько кордонов охраны. Дмитрий сидел за массивным дубовым столом, заваленным картами. Он был в походном мундире без излишеств. По обе стороны, словно статуи, замерли имперские гусары в полной антимагической броне. Но они были не единственной защитой: я уверен, что во внутреннем кармане сюртука Романов носил точно такую же визитницу с антимагической пластиной, как у меня.
— Кирилл, — Романов поднял глаза, в которых я увидел нескрываемое облегчение.
Он коротким жестом отпустил гусар.
— Оставьте нас.
Старший из охраны на мгновение замер, явно не одобряя это решение, но, повинуясь, безмолвно кивнул и вышел вместе с напарником.
— Садись, Киря, — Дмитрий указал на кресло. — Рассказывай всё с самого