— Ты… ты всё знаешь, — прошептал он, не спрашивая, а констатируя. Голос его был безжизненным. — Прости меня, сестра. Не надо было ехать к тому… Каручергину. Столкнули в реку, думали, конец. А меня рыбак вытащил. Помнил я только название деревни да своё имя. И прозрел, когда вас увидел… самых родных.
— Что будешь делать? — она положила перед ним аккуратно сложенные бумаги. — Я выкупила у Карины её долю наследства. Дом и поле теперь ваши — твои, Али, Сени.
— А ты? — он поднял на неё воспалённый взгляд.
— А я замужем и очень счастлива. У меня огромный огород, куры, уточки, заботливый муж, нам хватит.
— Тогда мы с Алей и Сеней пойдём домой, — пробормотал Виктор, поднимаясь, но сестра покачала головой.
— Нет, — мягко, но неумолимо остановила его Марина. — Оставь их со мной. Прошу. Тебе сейчас надо встать на ноги, прийти в себя. Мы каждый день ходим в старый дом — собаку покормить, огород полить. Ох, Витя, ты там красоту увидишь, что взошло!
— А поле? Наверняка бурьяном заросло…
— Вовсе нет. Филипп, из дальних дворов, за ним смотрит. Егор ему платит. А ты вот как окрепнешь — сходим к свахе. Хорошую девушку тебе найдём. Деньги у меня есть.
Она не была транжирой. Но сейчас, видя эту пустоту в глазах брата, ей отчаянно хотелось дать ему точку опоры, проблеск будущего.
— Это тебе, — она пододвинула по столу небольшой, но увесистый мешочек. Звякнуло серебро. — И на первое время, и на свадьбу.
Виктор резко мотнул головой, отталкивая мешок, будто это был раскалённый уголь.
— Не возьму. Не имею права.
— Имеешь, — настаивала Марина. — Если не можешь так — считай, в долг даю.
— Такую сумму я буду отдавать годами!
— Не будешь, у меня столько идей в голове, я, например, каждый день пеку сладости, пусть их и копируют, но сыновья Тамары каждый день возят их в город, и те шустро распродаются. Несмотря на конкуренцию. Уверена, что Карина продала мой рецепт и формочки. Женишься, я твою жену обучу, разве плохо двадцать или пятьдесят медяков каждый день получать. Да, продукты нужно будет закупить, но это не проблема.
Виктор смотрел на неё, и постепенно в его потухших глазах вспыхивало изумление, а потом и слабый, живой интерес. Он видел перед собой не ту тихую, вечно испуганную сестрёнку, а цветущую, уверенную в себе женщину, у которой в глазах горел огонь.
— Хорошо, — наконец сдался он. Голос его окреп. — Согласен.
— Вот и молодец, — Марина снова подтолкнула к нему мешок. На этот раз он не отпихнул его. — Заживём! Ещё и ресторан откроем, ей-богу! А с Кариной… как решишь? Потребуешь свои деньги?
— Я… подумаю, — Виктор медленно поднялся. Он выглядел уставшим, но уже не сломленным. — Спасибо тебе, сестра. За всё. Не забуду.
Он позвал Алю и Сеню, спросил, с кем они хотят остаться. Услышав почти хором: «С Мариной!», лишь кивнул — понимающе, без упрёка. Потом вышел во двор, где его уже ждал Егор с ошейником и цепью для Грома.
Охотник молча протянул Виктору свёрток с едой, и кивком указал на дорогу.
Глава 44
Как и говорила Марина, жизнь с каждым днём обретала прочную, добротную основу. Дни текли, наполненные солнцем, трудом и тихим семейным счастьем.
Дети, Аля и Сеня, стали связующей нитью между двумя домами. Каждый день они с корзиной, где лежал тёплый хлеб, варёные яйца и глиняный горшочек с наваристыми щами, бежали к старому дому, где Виктор с неистовой, почти болезненной энергией вгрызался в работу. Он то копался на огороде, выпалывая последние сорняки меж буйных всходов, то уходил в поле к Филиппу, молча и упрямо перенимая тяжёлую мужскую работу. Он поправлялся на глазах: щёки зарумянились, взгляд прояснился, в движения вернулась прежняя уверенность. И вместе с силой в нём созрело решение, необходимое, как горькое лекарство. Он должен был встретиться с Кариной.
В тот день в город собрались и Егор с Мариной. Поездка была запланированной. Супруги в очередной раз побывали в подвале и вернулись оттуда не с пустыми руками. Егор, научившийся за эти недели, ориентироваться в хаосе диковинных стеллажей, действовал быстро и метко. Его мощные руки, привыкшие к тяжести туши оленя или вязанки дров, с лёгкостью снимали с полок целые блоки товаров. Да он с лёгкостью мог удержать стеллаж, главное, что Марина держала его за руку.
Целью поездки была продажа сахара проверенному скупщику и покупка кое-каких вещей для дома: прочной ткани, гвоздей, нового чугунка да пары книжек с картинками для детей. Аля и Сеня, немного поворчав, остались сторожить дом и кормить живность.
Помочь с адресом Карины пришлось просить городскую сваху. Та, получив за информацию несколько медных монет, не только назвала улицу, но и многозначительно подмигнула:
— Домик-то аккуратненький, свеженькой краской подведён. Муженёк у неё, слышь, из конторских, учёный. Живут душа в душу… Ну, как все в первые месяцы-то.
Дом действительно оказался новым, небогатым, но опрятным: резные наличники на окнах, крошечный палисадник с геранью за невысоким штакетником. Виктор, стоя перед калиткой, на миг застыл, сжимая в кармане кулаки. Потом твёрдо постучал костяшками пальцев.
Шаги за воротами послышались быстрые, лёгкие. Но открыла не Карина. На пороге возникла молоденькая, испуганно-настороженная девушка в простом ситцевом платьице и белом переднике — явно прислуга.
— Вам кого? — спросила она, не открывая калитки настежь, оценивающим взглядом скользнув по их деревенской, хоть и чистой, одежде.
— Хозяйку, — глухо произнёс Виктор. — Карину.
— А по какому делу?
Марина, видя, как у брата напряглись скулы, мягко вмешалась, подобрав на лице безмятежную, почти радостную улыбку:
— Скажите, пожалуйста, что родственники из деревни. С подарком приехали.
Слово «подарок» подействовало безотказно. Девушка кивнула, бросила: «Ждите тут», и скрылась в глубине двора.
Карина, судя по всему, обожала сюрпризы. Уже через пару минут она появилась на пороге, поправляя на ходу нарядную кофточку, на лице — оживлённое, предвкушающее любопытство. Наверное, думала, что родители что-то прислали. Увидев Виктора, она замерла, будто наткнулась на призрак. Рука, только что поправлявшая причёску, вцепилась в штакетник так, что пальцы побелели. Краска мгновенно сбежала с её лица, оставив кожу землисто-серой.
— Не… не может быть… — вырвалось у неё хриплым шёпотом. Она зажмурилась на секунду, сделала глубокий, судорожный вдох, и когда открыла глаза, в них уже горел знакомый Марине холодный, расчётливый огонёк. Паника была задавлена, спрятана под маской раздражённого высокомерия. — Жив? Чудо… Что вам