– Ты хочешь сказать, что вчера с моим отцом?.. Вера! Ты с ума сошла?
– Ну вот я тебе говорила, не надо меня ругать… – Верка начинает заламывать руки, часто моргает своими огромными ресницами, кривит губы, красные, и, как я теперь замечаю, зверски натертые и накусанные кем-то вообще бесцеремонным… И не кем-то, блин!
Не “кем-то”!!!
– Понимаешь, он – козерог… – бормочет Верка убито, – а еще кровать… Показал…
– Ага, – злобно фыркаю я, – и опробовал на прочность. С тобой! Вера! Ему сорок лет! Ты о чем думаешь вообще?
– Понимаешь, ментально мы…
– О-о-о! Иди нафиг!
Я отворачиваюсь от Верки и с иду в сторону большого зала, где уже вовсю начинают собираться гости на завтрак.
Да так и встаю на пороге, глядя на отца, отдохнувшего, довольного до невозможности.
Верка догоняет меня и становится рядом, тоже внимательно изучая моего папу.
А я, пожалуй, впервые смотрю на него со стороны…
И вот что тут скажешь…
Если абстрагироваться от того, что он – мой отец, то Руслан – крайне привлекательный мужик.
Высокий, крепкий, спортивный. С тяжелым давящим взглядом, квадратной челюстью и литыми мощными плечами.
Объективно, есть на что западать.
И выглядит моложе сорока…
Верку можно понять…
Отец стоит с ИИ, разговаривает, улыбается, мгновенно скидывая еще пяток лет и становясь крайне харизматичным и очень привлекательным.
Рядом тихонько вздыхает Верка.
– Зачем тебе это было нужно? – спрашиваю я, уже остывая. Ну что тут сделаешь теперь?
– Я особо не помню, – отвечает Вера, щуря один глаз, словно ожидая от меня удара. – Точнее… Он проводил, а я… Я что-то сказала… А он… Поцеловал… Ну и…
– Так, уволь от подробностей! – кривлюсь я, – и что дальше делать будешь?
– Ничего… – пожимает Верка плечами, – козероги не созданы для длительных отношений… Это – яркие метеоры в темной вселенной…
Ой, бля!
– Поймал! – неожиданно сзади прижимается ко мне Платон, обвивает сильной рукой талию и целует в оголённое плечо. – Госпожа Курпатова, позвольте вас пригласить на танец.
Он смотрит на сцену, где уже готов начать петь солист группы «Каскад».
Я улыбаюсь, мгновенно переключаясь и забывая про Верку, ее глупый поступок и не менее глупые слова.
Впрочем, она тут же про себя напоминает:
– Вселенная…
– Ой, заткнись уже!
– Зачем ты так обижаешься, это вредно, – расстраивается Верка.
– Я не обижаюсь, – выдыхаю я, – у меня танцы.
Играет моя любимая мелодия, и мы с моим мужем идем танцевать.
Танцевать, забыв про всех на свете.
– Я не помню этот мир до тебя, – шепчет Платон слова этой песни и ведет меня в центр зала. Мы медленно покачиваемся в танце, я смотрю на своего мужа, и весь мир, о котором сладко поет сейчас солист моей любимой группы, медленно уплывает прочь.
Верка, с ее экзистенциальным поведением, папа, внезапно оказавшисся мужчиной, новые встречи, новые родственники, будущее…
Мы сейчас одни.
И не помним себя и этот мир до нашей встречи, там, в спортзале, когда я свалилась на него с каната.
Как, все-таки, интересно крутится волчок…
И часто паденье вовсе не обозначает беду.
Бывает так, что падение – это лишь трамплин для взлета.