Нидерландские сеньоры смогли облегченно вздохнуть лишь после того, как вновь оказались на континенте. Немалые денежные суммы, полученные из английской казны, вряд ли казались им достаточной компенсацией за все тяготы и треволнения, выпавшие на их долю. Мы не знаем, довелось ли Жану Ле-Белю участвовать еще в каких-нибудь военных предприятиях, но, судя по тому, что сам он хранит об этом молчание, ему вполне хватило шотландской кампании. Впрочем, нет худа без добра. На собственном опыте познав суровую прозу походных будней, он стал лучше понимать, какие реалии стоят за рассказами бывалых воинов и сколь нелегким путем добывается военная слава. Отныне он не сможет без раздражения слушать стихотворные поэмы, в которых война изображается как веселый праздник, под стать турниру, а подвиги героев приукрашены до нелепости.
Шотландский поход имел и другое значение в судьбе Ле-Беля. Общие невзгоды способствовали возникновению крепкой дружбы между ним и Жаном де Бо-моном. Частые встречи с этим сеньором, который доводился родней как Эдуарду III Английскому, так и Филиппу VI Французскому, сильно расширили политический кругозор льежского каноника и помогли ему завести полезные связи в среде знати.
С началом Столетней войны Жан де Бомон принял сторону Эдуарда III, женатого на его племяннице, Филиппе д'Эно, и стал активным участником английских вторжений во Францию. Затем, в 1345 г., он по целому ряду причин перешел в лагерь союзников Филиппа VI Валуа. Все это время он продолжал поддерживать тесные отношения с Жаном Ле-Белем и наверняка не раз беседовал с ним за пиршественным столом о громких событиях своего времени. Выше мы уже говорили, что Столетняя война сыграла роль катализатора для важных процессов, набиравших силу в западноевропейской историографии. Однако, несмотря на это, всплеск в развитии исторических жанров стал очевиден только во второй половине XIV столетия. Между тем рыцари, чей ратный путь пришелся на первый период Столетней войны, вполне справедливо опасались, что их труды и заслуги не найдут достойного отражения в скрижалях истории. В самом деле, кто тогда создавал хроники? В подавляющем большинстве это были люди духовного звания или горожане, которые не ставили перед собой в качестве первоочередной задачи прославление рыцарских подвигов. Кроме того, сам их взгляд на то, что можно назвать подвигом, мог очень сильно отличаться от точки зрения знатных сеньоров. Конечно, придворные менестрели, желая угодить своим покровителям, сочиняли стихотворные поэмы и хроники об их боевом прошлом. Однако полет эпической фантазии часто уносил сочинителей так далеко от реальности, что слушатели с трудом узнавали себя в героях повествования. Одним словом, ближе к середине XIV столетия в дворянских кругах стала остро ощущаться необходимость в создании именно рыцарских хроник, которые были бы посвящены военным событиям недавнего прошлого и где достижения их отдельных участников были бы отмечены в соответствии с нормами и идеалами, выработанными кастой воителей. Кроме того, можно констатировать, что ожесточенность и длительность англо-французского противостояния потребовала от рыцарства такого напряжения сил, что эпические преувеличения и художественный вымысел в рассказах о войне стали теперь восприниматься как лишние и неуместные.
Итак, «социальный заказ» на рыцарскую хронику был очевиден. Осталось дело за малым. Должен был найтись человек, который, во-первых, достаточно хорошо знал специфику военного дела, во-вторых, владел необходимой фактической информацией, и, наконец, имел способности к сочинительству. Жан Ле-Бель полностью соответствовал всем этим требованиям.
Мы не знаем, при каких обстоятельствах это случилось, но в 1352 г. давний друг льежского каноника, Жан де Бомон, обратился к нему с предложением написать книгу о войне между Англией и Францией. Жан Ле-Бель ответил согласием.
«Правдивые хроники» Жана Ле-Беля охватывают временной промежуток европейской истории с 1307 по 1361 г. По способу композиции материала и стилю изложения их можно условно разделить на две неравные части. Первая часть, в которой освещаются события 1307–1340 гг., создана в период между 1352 и 1356 гг. Именно она вошла в наш сборник. Связная манера изложения, авторские замечания и отступления мемуарного характера делают эту часть повествования более похожей на труд историка, нежели хрониста. Жан Ле-Бель демонстрирует очевидное стремление не только перечислить факты в их хронологической последовательности, но и объяснить их причинно-следственные связи, раскрыть идейно-психологическую мотивацию поступков главных героев событий. Все повествование в целом подчинено одной теме, и любые отклонения от нее сопровождаются авторским обоснованием. Вторая часть, работа над которой была прервана смертью Ле-Беля, более соответствует традиционным стандартам хроники. Главный сюжет остается прежним, но в изложении событий часто отсутствует логическая связность и последовательность. Авторские комментарии становятся совсем краткими и редкими. Причины таких изменений можно объяснить тем, что в 1356 г. скончался Жан де Бомон. В его лице хронист утратил не только друга, но и важного информатора. Кроме того, преклонный возраст все настойчивей давал знать о себе, и Ле-Бель спешил занести в книгу добытые сведения, уже не заботясь о форме изложения столь сильно, как это было прежде. Тот факт, что его труд остался без всякого «эпилога», служит в пользу этой догадки.
Мы не знаем, как именно хронист вел сбор информации, какими методами руководствовался при ее обработке и на какие стадии делил творческий процесс. Жан Фруассар в «Прологе» к своей «Хронике» делает ряд замечаний по этому поводу, которые, однако, порождают больше новых вопросов, нежели дают ответов: «… Я желаю основываться на правдивых хрониках, прежде составленных и сочиненных почтенным мужем и достойным доверия господином, монсеньором Жаном Ле-Белем, каноником льежского собора Святого Ламберта, который великое старание и усердие вложил в этот труд и создавал его на протяжении всей своей жизни столь добросовестно, сколь только мог. Ему очень дорого стоило добывать и получать нужные сведения. Однако он не жалел на это никаких расходов, поскольку, будучи богат и влиятелен, вполне мог их себе позволить. Сам по себе он был щедр, уважаем, любезен и легок на траты. Кроме того, в пору своей жизни он был очень близким и доверенным другом благороднейшего и досточтимейшего господина, монсеньора Жана д'Эно, который будет часто упоминаться в этой книге; и это справедливо, ибо он был