Направив взгляд куда-то в пространство, парень счастливо вздохнул:
– Сколько бы не сменялось у меня гитар, ту я храню до сих пор. Этот подарок на мое четырнадцатилетие стал одним из первых кирпичиков в фундаменте моей карьеры и будущего. Даже не подарок – поездка за ним. Ведь именно в тот день, выходя в обнимку с моей первой собственной гитарой из магазина, я окончательно осознал, что мой вредный, ворчливый и, казалось бы, вечно недовольный отец меня любит.
От этих слов у меня защемило в сердце.
Прежде, чем сентиментальная слеза скользнет по щеке, я спросила:
– А мама?
Крис, немного помолчав, ответил:
– А что мать? Она укатила в закат с каким-то мужчиной как раз незадолго до моего четырнадцатилетия. Я с детства был довольно сообразительным, поэтому сразу догадался, что в своей новой жизни ничего старого она видеть не захочет – ни меня, ни тем более отца. Поэтому предпочел остаться со своим стариком.
– Прости, – стушевалась я. – Не хотела бередить старые раны…
– А чего там бередить? – развел руками Крис. – До их развода я был свидетелем ужасных скандалов. Без рукоприкладства, конечно. Сначала они меня расстраивали, а потом начали жутко бесить. Я думал: «Ну и для чего вы друг друга мучаете? Ради семьи?» Смешно. Уж лучше разойтись, чем заставлять себя каждый день видеть лицо нелюбимого человека, дабы непонятно зачем поддерживать иллюзию благополучия.
Покрутив по блюдцу пустую чашку, парень продолжил:
– В то время я как раз – как не вовремя – и увлекся музыкой. Мама от этого жутко бесилась, считала, что я должен быть пай-мальчиком и прилежно учиться. Ей нравились все эти соседские детишки – те самые «сыновья маминой подруги», носящие рубашечки и посещающие дополнительные занятия по математике или шахматам. Ничего против этого не имел и не имею, но я хотел заниматься музыкой. Сначала мама была категорически против, считая это чем-то поверхностным и несерьезным. Даже отец, который вначале тоже был не в восторге, встал на мою сторону. Нет, ни в какую. Но потом она увидела, как какой-то мальчишка по телевизору с заумным видом терзает скрипку, и дала добро. Но она и представить не могла, к какой музыке я тянулся, а когда узнала, то устроила бойкот. Хотя сама, между прочим, укатила с каким-то лохматым мотоциклистом. Странная женщина…
Крис замолчал, и по его отсутствующему взгляду я догадалась, что парень снова улетел мыслями в один из пыльных моментов своего прошлого – и, видимо, не самый приятный. Желая выдернуть его оттуда, я подала голос:
– Спасибо за откровенность. Мне правда интересно узнать тебя поближе, потому что…
Внезапно Крис стрельнул в меня глазами и поднял бровь:
– Откровенность? Ты можешь легко узнать обо всем этом из любого интервью со мной. Хоть даже из предпоследнего номера городского журнала.
Я озадаченно уставилась на саркастичное лицо парня, пока тот не рассмеялся.
– Я пошутил. – Он легонько похлопал меня по коленке, сделав этот жест скорее дружеским. – Действительно, я не со многими людьми обсуждал свое детство или семью – предпочитаю обходиться рабочими моментами. Но с тобой мне это дается довольно… легко. Но все же буду признателен, если подобного рода разговоры будут оставаться между нами.
Он улыбнулся мне одними губами и взял чайничек, чтобы наконец налить чай.
Задумчиво наблюдая, как янтарный напиток наполняет чашки, я перевела взгляд на самого Криса. Будь моя натура чуть импульсивнее, я бы смутилась от циничной шутки, ввернутой, как мне казалось, в довольно искренний момент. Но догадка о ее природе пришла быстрее.
Нередко люди, открываясь и делясь чем-то личным, испытывают в моменте острое, щекочущее чувство душевной наготы и незащищенности, поэтому и используют юмор, цинизм или сарказм как средство защиты или обороны.
Говоря о семье, голос Криса пусть и звучал ровно, но все же отдавал тоской и сожалением, хотя в нем чувствовалась доля принятия. Должно быть, эта тема осадком лежала в его сознании, которая поднималась, и, как следствие, обсуждалась нечасто, и сейчас парню было действительно непривычно делиться личным.
Но мне все же стало любопытно, для чего именно Крис использовал шутку сейчас: для защиты себя или же обороны от меня.
– У нас в школе тогда был концерт, – внезапно снова начал тот, вырывая меня из размышлений. – Что-то вроде конкурса талантов. Я к тому моменту еще неважно играл на гитаре, поэтому на сцену притащил ее для вида. Ту самую, разбитую. Еще и ухо специально проколол – сам, перед концертом – и поставил колечко. Болело зверски. Вышел на сцену, нацепив на себя довольно эффектные для того времени шмотки. Заиграла музыка, я для вида на гитаре брякаю – и давай вопить в микрофон.
Крис глянул на свои ногти, на которых слегка облупился черный лак.
– Все, конечно, были в восторге. Девчонки пищали, учителя хвалили школьного хулигана, артистично выступившего на сцене… Но только вот не мои родители. Мать ушла во время выступления, отец досидел до конца. А на следующий день они подали на развод.
От неожиданности я прыснула чаем. Крис удивленно посмотрел на меня.
– Прости, – залепетала я, хватая салфетки. – Я не смеюсь над твоей историей, просто…
Но Крис засмеялся сам:
– Хотела подколоть, что это я просто очень паршиво спел?
Откашливаясь, я закивала.
Парень усмехнулся:
– Нет. Просто это была точка невозврата. Не мой «дебют», так что-то другое натолкнуло бы их наконец на правильное решение. Сколько можно было мучить и мучиться.
Вдруг Крис посмотрел на меня внимательным и странно проникновенным взглядом.
– Поэтому, Ребекка, я бы не хотел тратить свое время на кого попало. Насмотревшись на самые разные пары – в моей семье в том числе, – где люди совершенно не понимают и не слышат друг друга… в общем, смотрят в разные стороны, я уяснил, что следует искать что-то свое.
Прижимая салфетку к губам, я глянула в сторону Криса.
Он сам снова подвел тему к давно интересующему меня вопросу, который я ему уже задавала, – о его мотивации пригласить меня на свидание.
Понадеявшись, что разговор на сокровенные темы повлиял на открытость Криса к диалогу в целом, я вновь решила спросить:
– Так, получается, ты тогда пригласил меня на ужин, потому что… – фразу я закончила тоном, намекающим, что Крис должен продолжить ее, отвечая на мой вопрос.
Но тут лицо Криса вновь приняло то