Истинно, что сватовство - лучший союз, он скрепляется скотом, это крепость надежней клятвы на крови. Вот почему
сплелись аулы жениха и невесты навек, как кишки в животе, и Сату осталось кусать себе локти - аул досаев стал на его пути, точно щетина саксаула: не пролезешь и не объедешь.
А степь стонала, точно женщина, над которой надругались. То тут, то там попадались барымтачам под горячую руку и страдали безвинно, ни за что ни про что бедняки, которым было не до Сата и не до Жарасбая. Тщетно лились слезы, сыпались проклятья. Сказано: джут!
Жарасбай поставил дело на широкую ногу. Угнанный скот он сбывал на сторону и в своем и в соседнем уезде с чисто купеческим размахом. Бахтыгул пригонял, Кайранбай загонял... Тот добывал, этот сбывал - не торгуясь, за полцены, лишь бы с рук долой, поскорей да поглаже. И не прогадывали! Скупец и жадюга Сальмен никогда так не умел. Скотина валилась, как в прорву, - ночью являлась, к утру исчезала, и мошна у Жарасбая не тощала.
Бахтыгул махнул на все рукой. Жил точно в кровавом горячечном тумане, точно в пыльной степной буре, когда среди бела дня ни зги не видать. Куда девался скот, взятый в набегах, он не ведал. Жарасбай позаботился, чтобы на этот счет душа атамана была покойна. Строго-настрого приказал Сарсену, Кайранбаю и Кокышу:
Грянули выборы. Жарасбай выиграл - остался в Челкаре управителем. Сат провалился - его не избрали. Правда, и аул досаев не протащил в Бургене своего ставленника, но козыбаки были биты. Не зря тратился Жарасбай. Пришел его черед стричь долгошерстную, золоторунную овечку власти и в своей волости, и в уезде.
Тотчас он призвал пред свои очи Бахтыгула, принял его поздравления и, милостиво похлопав по спине, отослал домой.
Бахтыгул вздохнул с нескрываемым облегчением. Ему хотелось поскорее уйти с глаз хозяина, и тому хотелось, чтобы он убрался подальше.
Глава 7
Подошла черная осень. Бахтыгул уехал в свое зимовье, взял сына с собой. Посадил на коня и увез. Лишь изредка наведывался Бахтыгул в аул волостного - отдать хозяину должное, поприветствовать его, погостив денек-другои, уезжал с легким сердцем. Домой, к семейному теплу! В эти дни он казался в ауле посторонним - от хозяйства и от канцелярии отошел, ни тем, ни другим не интересовался. Жил словно сам по себе, не вникая в людские разговоры, не прислушиваясь к молве. И потому толком не знал, что творится на белом свете, то есть в партии волостного. Помнил одно: враг у них общий - козыбаки... Это помнил крепко, а обо всем прочем - не ему думать.
И когда внезапно прилетел на взмыленном коне гонец, крича с седла: «Зовет тебя Жарасбай!..» -Бахтыгул не особенно взволновался, поехал следом.
В ауле собрались все верховоды волости и... кое-кто со стороны. Спутав своих коней и пустив их пастись, приезжие расселись вокруг волостного управителя. Чуть поодаль от других Бахтыгул увидел людей из аула оразов, соседней Бургенской волости.
Род оразов был в Бургене слабей рода досаев, сватов Жарасбая, и намного слабей козыбаков, но пока сильные душили друг друга, оразы провели своего человека в волостные. И так получилось, что после выборов стал новый бургенский волостной угоден проигравшему Сату. Само собой понятно: слабо-родный волостной не мог быть совсем самостоятелен и стал ходить в узде козыбаков.
Увидев оразов, Бахтыгул подумал: «Видать, по их жалобе позвали». И не ошибся. В пору барымты его люди прихватывали скот и у этих, поскольку они бургенские... Ошибся Бахтыгул в другом. Жарасбай встретил его холодно. Приветствие его принял нехотя, словно бы
через силу. И, порядком не расспросив, как полагается после приветствия, набросился будто на чужого, со строгими речами:
- Эй, Бахтыгул... Меры не знаешь! Лишку хватил, право. Я тебе верил и всех заверял, что ты носа в грязь не сунешь, а ты и меня мараешь, выходит дело, пока я за тебя распинаюсь. За что же мне такое наказание? Объясни, по крайней мере...
Так еще никогда не говорил с Бахтыгулом Жарасбай. Волостной стонал от благородного гнева, лицо распалено. С жаром праведника бай выгораживал свою голову, требуя у слуги чистосердечного признания. Бахтыгул слушал, пораженный тем, как он, оказывается, виноват перед своим благодетелем.
- А в чем же моя вина, дорогой болыс? Вон вы как разгорячились! Неужто других слов не нашли для меня? Сперва укажите, в чем преступление, а там казните без сожаления. Обидно слушать клевету, сочиненную злым языком. Проверьте сначала, дознайтесь...
- Нечего мне дознаваться! И так вижу, что ты... кроме тебя, некому... твоя это рука... Говори правду: в ауле оразов в Бургенской волости ты взял одного гнедого, одного чалого жеребца и двух маток-кобыл? Ты взял... Возмести взятое! - грозно повелел волостной.
Бахтыгул молчал, приглядываясь к нему. Взять-то, может, и взял... Что правда, то правда... Бахтыгул не собирался отпираться, врать в глаза. Ну и волостному нечего валять дурачка, - кони эти уведены у оразов по его указке, и тому здесь много свидетелей. Но они тоже молчали, присматриваясь к Бахтыгулу
Неужто отступился, отвернулся волостной от своего атамана? Быть не может!
Это он для вида... перед чужими... чтобы пустить пыль в глаза... Баю видней, что делать, как сказать, и не следует сейчас с ним препираться, мешать его игре. Небось у него дальний прицел, тонкий расчет.
- Что же, я и прежде не крутил и теперь не увиливаю, - сказал Бахтыгул Дальновидный. - Все твое, волостной, и животы наши, и жизни. Мне ли противу тебя? Ты мне один судья, а тебе судья бог!
Взял я коней. Сделай, что только сможешь придумать, но чтобы оразам было возмещено все сполна. Больше мне нечего сказать.
И разом словно ожили белобородые и чернобородые, зашевелились, заерзали на месте, качая бородами, щуря глаза, грозя пальцами. Понравилась речь батрака. Покорность и власть любят друг друга.
Опять послышалась хвала проницательности и справедливости волостного. Кто-то сказал о Вахты гуле:
Другой сказал:
В ту минуту и Бахтыгул радовался, что хозяину лестно.
Одного он не мог понять. Осмотревшись, он увидел рядом с жалобщиками оразами людей из аула досаев... Бахтыгул не поверил своим глазам. Как же так? Целое лето враждовали непримиримо, а нынче вот
слетелись, точно птенцы в родное гнездо, и сели тесно, сели,