Многочисленные внутренние болевые впечатления также производят сновидения, которые иногда связаны с этими страстями более-менее прямым способом. Самые ужасные кошмары случаются у людей, у которых имеютс подчревные спазмы, или стеснённое дыхание, или болезнь сердца или сосудов. Ипохондрики, истерички, наконец, все те, у которых затруднено пищеварение, подвержены таким же сновидениям.
Удивляясь этим связям между сновидениями и их случайными причинами, некоторые вполне разумно считали, что многочисленные впечатления, идеи, которые представляются уму во время сновидений не полностью ошибочны или иллюзорны. Профессор Д. [49], с которым я однажды беседовал об этих важных предметах, казалось был убеждён, на основании своих наблюдений и своего личного опыта, что сновидения, во время которых человек сильно охвачен каким-то конкретным представлением, например, что он погружён в воду или охвачен пламенем и т. п., зависят от какого-то болезненного состояния организма.
Он распространяет это мнение, согласно самым передовым физиологическим взглядам, и на сновидения, в которых человек получает сильный удар в голову, или на сновидения, в которых человек видит себя сдавленным непреодолимым препятствием, или мучимым тем, что не может найти свою дорогу в своего рода лабиринте, или среди пропастей, изгибов, поворотов, которые он не может преодолеть не задыхаясь».
Этот взгляд, как мы уже говорили, восходит ещё к Гиппократу. Он также разделялся Аристотелем, от проницательности которого не ускользнула и обострённая чувствительность нашего организма во время сна. Это может привести, — говорил он, — к открытию того, как некоторые глубокие и внутренние эмоции, которые зависят от начала серьёзной болезни, не воспринимаются во время бодрствования, тогда как они причиняют определённые сновидения, которые можно рассматривать, как прелюдию или первые симптомы этих болезней. Приходится сожалеть, что д-р Д. не счёл необходимым опубликовать эти интересные замечания, которые, несомненно, оказались бы ценным материалом для сравнения; я вновь обращаю внимание на то, что подобные патологические признаки можно распознать, когда больной спит, сохраняя в сновидении сознание (благодаря выработанной привычке), тогда он сможет обратить всё своё внимание на эти внутренние восприятия.
Здесь, и в особенности в следующем параграфе, Моро (де ла Сарт) сам настаивает на том, что ассоциации, будь то между впечатлениями и идеями, будь то между идеями и определёнными органическими движениями, действуют в сновидениях сильнее, чем в бодрственном состоянии; временная изоляция от внешних впечатлений благоприятствует восприятию самых тонких внутренних ощущений.
Он оканчивает этот раздел своей работы наблюдением, справедливость которого я готов признать, объясняя себе факт, который он сообщает с точностью до наоборот тому способу, которым он его понимает.
«Если сновидение, — говорит он, — поочерёдно становится то глубоким то поверхностным, то определённые части сновидения стираются, тогда как ясные и ощутимые части представляются в момент просыпания под видом одного сновидения».
Для Моро, который верит в отсутствие сновидений во время глубокого сна, самые яркие картины и самые ощутимые будут такими, которые занимали ум тогда, когда сон становился более поверхностным. Для меня же, который пользуется сравнением с волшебным фонарём [проекционным аппаратом], дабы указать, наоборот, что чем полнее изоляция от внешнего мира, тем живее будут иллюзии сновидения, я утверждаю, что самые яркие и самые ощутимые части сновидения будут теми, которые соответствуют фазам наиболее глубокого сна.
§ 6. О характере ощущений и представлений во время сновидений, и об иллюзорных восприятиях в частности.
Автор повторяет, что ни у кого не вызывает возражений, что «воздействие внешних объектов на органы чувств, как и впечатления от внутренних органов, не прекращаются во время сна» Затем он замечает следующее, и это полностью согласуется с моими представлениями, поскольку, на мой взгляд, все иллюзии сновидений извлекаются из хранилищ памяти.
«Впечатления, испытываемые во время сна, не могут породить настоящего и прямого ощущения, тогда как они вызывают с величайшей лёгкостью предшествующие ощущения, приобретённые представления, мысленные привычки или усвоенные сновидцем движения, зависящие от его образа жизни.
Впечатления, которые, не возбуждая подлинных ощущений, порождают различные сновидения, являются куда более живыми, более сильными, чем в состоянии бодрствования. Раздражения, побуждения, которые едва бы были ощутимы в бодрствовании, как то: укус комара, малейший шорох и т. п., во время сна приобретают энергию, интенсивность, которая, не прерывая его, становиться внезапно событием и отправной точкой сновидения».
Это нас приводит естественным образом к рассуждениям, изложенным немного выше по поводу замечаний д-ра Д.
«Идеи, образы, которые представляются уму во время сновидений, — продолжает Моро, — имеют нечто от силы, живости впечатлений, которые они вызывают путём ассоциаций. Вот почему считается, что большинство сновидений никогда не безразличны, но, как правило, очаровывающие или устрашающие».
И как пример в поддержку предыдущего, приводиться следующий факт:
«Одна молодая дама, за которой я ухаживал во время её болезни, и которую я застал однажды сильно взволнованной, рассказала мне, пытаясь объяснить своё волнение, что ей приснилось, как в её комнату проник какой-то мужчина, она внезапно проснулась и вскочила со своей кровати с криком «держите вора!» Это сновидение, развитие которого я попытался раскрыть, имело своим источником ощущение, возникшее от приложения руки самой спящей к своей груди, что она приняла за чьё-то прикосновение».
Автор напоминает, что Кардан составлял в сновидениях множество замечательных работ; он цитирует многочисленные аналогичные утверждения, приписываемые Вольтеру, Кондиллаку, Франклину и другим известным личностям, что, как мне кажется, явно противоречит его собственным теориям о упразднении способностей души во время сна. Для меня, кто теоретически отводит большую роль возможностям ума спящего человека, однако имеет мало веры в замысел и составление в сновидении трудов, я убеждён, что самообман только что названных людей стал бы очевиден, если бы они смогли сохранить по пробуждении вполне чёткое воспоминание этих исключительных композиций, о которых у них осталось лишь смутное чувство их величия. Я ещё воспользуюсь возможностью процитировать по этому поводу некоторые практические наблюдения, и в месте, где они будут приведены, я вернусь к тем размышлениям, на которые они вдохновляют.
Сочинитель Словаря Медицинских Наук излагает далее, что в сновидениях «видят» чаще, чем «слышат», что часто «осязают», но очень редко «вкушают» или «обоняют». Он прибавляет, что чисто умственные воспоминания также встречаются чаще, чем относящиеся к чувствам. Являясь неоспоримыми, эти наблюдения сами по себе не имеют ничего особо примечательного, поскольку осязание и зрение играют в нашей