Мри других обстоятельствах, наоборот, никаких предрасположенностей к сновидениям этого сорта не встречается. Одно только воображение должно будет в свою очередь вызвать игру органов шестого чувства [воображения], если бы они вышли из своего покоя.
Возьмём один из пятнадцати примеров:
Я проснулся под впечатлением сновидения, полностью аналогичного предыдущему своей развязкой. Я так же пытаюсь пройтись по цепочке идей, которые последовательно занимали мой ум. Сначала я вспоминаю, что до того как я приблизился к возникшей миловидной женской фигуре, я, кажется, увидел её среди скопления нарядных людей, в саду, где танцевали. Я восхожу дальше: я вспоминаю, как ехал по железной дороге с одним из своих друзей на бал, проходящий под открытым небом; как один незнакомец, сидящий возле меня, противоречил нам всю дорогу, убеждая нас, что мы ошиблись днём недели; как перед этим у меня был спор, из-за какого пустяка я не знаю, с одним железнодорожником; и множество мелких обстоятельств, предшествовавших нашему вхождению в вагон, также всплыли у меня в памяти. Я мог бы зайти ещё и дальше (у меня имеется пятнадцать наблюдений сновидений такого же рода, когда нить ассоциаций идей тянется так же долго); но идти дальше нет никакой необходимости; достаточно констатировать, что ассоциации идей вполне естественно и без перерыва ведут мой сновидящий ум к тому чувственному эпизоду, чтобы имелось очень веское предположение, что, с этих пор, приоритет принадлежит идее ощущения [116].
Я сказал очень веское предположение, а не уверенность, потому что абсолютная уверенность всегда является чем-то уж очень деликатным в такого рода материях, а также и потому, что может так случиться, что некоторые физические предрасположенности, не будучи достаточно сильными для того, чтобы непосредственно определить какой-либо страстный кризис в организме, тем не менее, возымеют достаточно власти над всей машиной человека в целом, чтобы повлиять на ассоциации наших идей и, следовательно, на те картины наших сновидений, которые поражают воображение.
Но каковы бы ни были эти суждения, достаточно второстепенного практического интереса, два частных класса сверхчувственных сновидений остаются в наличии: 1) сновидения, когда ум внезапно подвергается иллюзии, вызванной стихийной работой какого-либо органа; 2) сновидения, когда ум сам пускается в какой-то порядок идей, которые затем вызывают органические движения. С чисто физиологической точки зрения, это различие кажется мне уже любопытным, чтобы указать на него. С точки же зрения патологической, оно, как мне представляется, имеет весьма реальную важность. Вообще-то, ввиду слишком частого повторения некоторых сновидений, если удаётся установить, что их причина целиком в организме, медицина будет обвинённой, что ей главным образом надлежит это лечить. Если же, наоборот, доказано, что это воображение постоянно берёт инициативу, обретает привычку знать в сновидении, что сновидим, определённо станет надёжнейшим средством для избегания таких неприятных событий сна.
Тот, кто видит сны с сознанием своего состояния всегда может направлять, обуздывать или изменять ход слишком распутных идей. Даже в случае чувственной неожиданности, он, быстрым усилием воли, сумеет овладеть собой и сразу же подавить непроизвольное движение, о котором предупредит какое-нибудь мгновенное откровение.
Удивительным остаётся то, что Моро (де ла Сарт) и ему подобные писатели, которые указали на прямое и немедленное действие, оказываемое на наши сновидения различными случайными физическими причинами, примеров которых они приводят во множестве, даже не заметили, до какой степени цитируемые ими факты опровергают с самого начала все законы логики и требуют быть объяснёнными.
Я возвращаюсь к своим экспериментам над различными средствами воздействия на сновидения. Я уже сказал о том чего добился с помощью различных духов, вызывая определённые ассоциации идей. Эффективность этих духов — моих первых агентов — кажется стала ухудшаться по мере их повторного использования, так что я подумал поискать средств в чувстве слуха, как я их уже нашёл в чувстве обоняния.
И то время я много крутился в светском обществе. Был сезон балов, и их было предостаточно. Виденное мною общество было достаточно однородным; в него входило несколько молодых женщин, с которыми я танцевал почти каждый вечер. С другой стороны, я был в хороших отношениях с одним дирижёром одного популярного оркестра, которого, кажется, ни одна устроительница бала не могла пропустить. Я решил воспользоваться этими обстоятельствами, и вот какой новый эксперимент я задумал. Выбрав заранее двух дам, видеть во сне которых доставило бы мне особое удовольствие, и два вальса, музыка которых носила яркий оригинальный характер, я договорился с дирижёром оркестра (который, впрочем, совершенно не подозревал о моих намерениях), чтобы тот неизменно играл один или другой из этих двух вальсов, и каждый раз я должен был танцевать с одной или другой из этих двух дам, с каждой из которых я с этих пор специально соотносил одну из этих двух музыкальных композиций. Затем я направился в переулок Кольбер, где, как я знал, находится магазин музыкальных шкатулок, и попросил одну, которая могла играть оба этих вальса. Таким образом, моя память получала те впечатления, которые я ей приготовил. Вальсы одной популярной танцовщицы объявлялись немного заранее, и я всегда давал свои указания оркестру в удобную минуту, и я получал двойной результат: постоянно танцевать один и тот же вальс с одной и той же дамой и никогда не танцевать этот же вальс с другой женщиной. Я так настаиваю на этом моменте, потому что это было необходимо для успеха моего предприятия. Неизменные совпадения, которые я создавал, не могли остаться не замеченными теми, кто невольно участвовали в моих экспериментах; но я был настроен решительно продолжать, и ничто не могло меня остановить.
Сезон балов подошёл к концу, моя память была достаточно подготовленной и в моём распоряжении была музыкальная шкатулка, ещё я купил один будильник, традиционный звонок которого я убрал, а его механизм приспособил так, чтобы он запускал эту музыкальную шкатулку во время, выставленное на его циферблате. В тот же вечер я выбрал одну из двух мелодий, установил стрелку этого прибора на утренний час, подходящий к задуманному эксперименту; затем, я положил так настроенный прибор в соседнем с моей спальней кабинете, и лёг спать в обычный для меня час. Чтобы быть искренним, должен признаться, что в эту первую ночь я не добился никакого успеха. Но не трудно было догадаться, что это было связано с моею оказавшейся пагубной предосторожностью, а именно: что я запер дверь, соединявшую мой кабинет и мою спальню [117](боясь пробудиться от слишком сильного звука), так как, начиная с завтрашнего дня, когда я возобновил эксперимент и до