Рядом валялись самодельные приборы из бронзы и кости, напоминающие орудия пыток. Мешки с нашивками: «Инкунабулы, сектор 3-Б», «Атрибутика низшего круга», «Конфискат, 17-й год».
Пахло пылью, старым пергаментом и… кислым винным уксусом.
Вир все понял с первого взгляда. Это была гигантская помойка, свалка всего, что было изъято у чернокнижников. Отбракованное, не представляющее особой ценности для университета. Вещи, несущие в себе отголоски воли, боли и следы безумия своих создателей.
У картотеки, под светом фонаря, копошились двое парней в черных рясах лепрозория. Отреагировав на вторжение, они замерли с немым вопросом на лицах.
— А? — разинул рот конопатый, с пером за ухом.
— Продолжайте, — сухо бросил Вир тоном преподавателя, застигшего студентов за бездельем.
Сзади вдруг взвыла Элис-ар — низко, гортанно, с надрывом.
Ларс визгливо прикрикнул.
— Заткнись, дура!
Вышло неубедительно. Будто в гнетущей атмосфере лепрозория рыжий разучился играть свои роли. Но думать об этом было некогда.
Вир неторопливо прошелся по помещению, как ревизор, осматривающий запущенное хозяйство. Цепким взглядом скользнул по полкам, ища, к чему бы придраться. Смахнув со стола пачку грязных листков, заглянул под стеллажи. И тут заметил, что искал — полупустую бутылку дешевого вина и рядом, на книжке, горку нарезанного лука и черствого хлеба.
— Школяр, подойди, — позвал он Стефана. — Видишь? Опять пьют. Немедленно найди Нильса и доложи о нарушении.
Кудрявый практикант всполошился не на шутку.
— Подождите! Мы же почти все закончили!
Вир медленно повернулся к нему, окинув с ног до головы взглядом, полным ледяного призрения.
— И вы, молодой человек, считаете, что этого достаточно?
Конопатый слетел с лесенки, схватил какой-то листок и подбежал к Виру.
— Вот, мастер! Все дела на «К» разложили!
Вир выхватил бумажку, сделал вид что читает. Его взгляд скользил по строчкам, не задерживаясь, пока вдруг…
Кровь ударила в виски.
Один из списка: «Сотник Второго легиона — Крешник (Прим. Из Ларгии).
Сердце на мгновение замерло, потом забилось вновь. Лицо осталось каменной маской, палец ткнул на строку.
— Вот это дело. Найди. Живо!
Студент, почуяв неладное, метнулся к стеллажу, вернулся с толстой амбарной книгой. Быстро пролистав ее, слюнявя большой палец, раскрыл на нужной странице.
Вир с сухим шелестом вырвал ее.
— Ладно, — буркнул он, нетерпеливо разминая листок в кулаке. — Сидите тут тихо. Кстати, где тут ближайший выход?
— Прямо до конца, потом вниз по лестнице, — затараторил кудрявый. — Через бойлерную и крематорий. Окажетесь на пирсе. Но нужно иметь разрешение…
Вир развернулся и пошел вдоль бесконечных книжных шкафов, подсвечивая себе дорогу фонарем. Его сознание было полностью поглощено чтением. Позади скрипели колеса каталки, слышались торопливые шаги, кто-то шепотом спросил.
— Ларс! С тобой все в порядке?..
Запись была короткой. Всего несколько строк. Вир перечитал каждую несколько раз, словно обгрызал кость, стараясь добраться до сути.
«Сотник второго легиона «Стальные Ястребы». Отмечен в реестре как «Капеллан». Получил тяжелое ранение в голову неустановленным артефактом (Прим. Судя по характеру ранения — осколком кости?) в стычке с отрядом ворсайских пилигримов, произошедшей на южной границе. После госпиталя неожиданно добился перевода в военные капелланы.
Спустя три года поступил в лечебницу святого Лазаря с диагнозом «помутнение рассудка, религиозные экстаз». Обнаружены нехарактерные признаки прогрессирующего распада личности (прим. Замещение? Подготовка сосуда?). Связи с сущностью Зерцала на данном этапе не выявлено.
Лечение эффекта не возымело. Окончательно было прекращено в связи с выкупом пациента из лепрозория для частного ухода от…»
Далее стала дата. Имя и печать были тщательно вымараны черными чернилами.
Вир медленно сложил листок. Его пальцы будто потеряли чувствительность. В ушах стоял звон, а в груди разливалось ледяное, безрадостное удовлетворение. Дата была слишком символичной — наемника забрали отсюда прямо перед его ворсайской кампанией.
Это не могло быть случайным совпадением.
Значит, он не просто отброс. Кто-то достаточно могущественный сделал его своим личным орудием.
* * *
Архивы давно остались позади, съеденные мраком подземелий. Коридор уперся в лестничный спуск — крутой, узкий, вырубленный прямо в скале. Стефан и Ларс, придерживая каталку с Элис-ар, замерли у края. Вытянув шеи, они пытались угадать, что ждет их там, внизу.
Вир поднял фонарь, заглянул в узкую щель между лестничными маршами. Парой пролетов ниже во тьме что-то бурлило и клокотало. Оттуда поднимался легкий, едкий пар, оставляющий во рту горечь. Стены там были влажными, покрытыми слизью и черной плесенью. А в самой глубине мерцало тусклое зарево — не огонь, а скорее преддверье какого-то подземного ада, откуда тянуло смрадом жженых костей и расплавленного жира.
— Придется ее тащить, — Стефан показал на Элис-ар, неподвижно сидящую в каталке. — Через крематорий, до выхода.
— Не хочу туда, — заныл Ларс, в ужасе глядя на лестницу. — Обойдем как-нибудь, а?
— Другого пути нет, — отрезал Вир. — Пока будем блуждать по этим коридорам, нас найдет охрана. Мы не успеем попасть в собор, — он указал на девушку. — Поднимите ее.
Ворсайка безвольно повисла на их плечах, лишь слабо перебирая ногами. Вир пошел первым, сжимая в руках трость, настороженно прислушиваясь. В гуле, идущим снизу, ему чудилось пение — низкое, горловое, похожее на церковный хор, но лишенное всяких слов и мелодий. Просто звук, повторяющийся по кругу, каждые полминуты. Будто сами скалы стонали здесь от давящей, непомерной нагрузки.
Сзади натужено пыхтели «клопы». Спуск был неудобным, почти вертикальным. Он дался бы проще, если бы девчонка была чуть живее. Странно, что за время, проведенное в каталке, ворсайка не восстановила силы. Шаманка крови, прошедшая тюрьму и ритуал. Могла бы идти сама. Сколько ярости было в ее глазах, когда он обвинил Тенебриса…
Вир почувствовал, как снова начало дергаться веко. Пришлось сжать трость так, что заболели пальцы. Это была не логика — настоящая паранойя. Последние откровения выбили почту из-под ног. Он чувствовал, как теряет контроль — его стальную волю, выкованную во времена, когда он был Великим Магистром при дворце — медленно разъедала нервозность, будто едкая кислота.
Теперь же, каждый шаг, каждое решение, приходилось пропускать через сито подозрения. Его гордыня и самоуверенность оказались слепотой. От мыслей о пляске под дудочку Шута становилось дурно. От этого его распирало. Не болью — стыдом.
Надо взять себя в руки. Иначе добром не кончится. Но, как обычно, проще сказать, чем сделать…
Спуск окончился, рефлексировать стало некогда. Вир оставил фонарь на ступени — здесь уже было светло от зарева. Вытер пот со лба — воздух был удушающим, густым, его не хватало. Теперь он слышал пение совершенно отчетливо. Горловое, без слов, в унисон.