В это время в кармане зазвонил мой телефон. Звонил Гена.
— Женек, — его голос был сдавленным, будто он говорил откуда-то из подворотни. — С кладбищем выяснил. Серов похоронен на Западном, участок четырнадцать, ряд пятый, место двадцать третье. С Малевской договорились. Будет ждать у центрального входа через час.
— Спасибо, — коротко кивнул я, хотя он этого видеть не мог.
Я сунул шокер во внутренний карман пиджака. Затем принял у Максима кобуру и, пристроив её на пояс, вложил туда пистолет.
— Поехали, — сказал я. Максим коротко кивнул, и мы направились прочь из администрации.
Глава 20
Машина Максима ждала нас у чёрного входа. Мы ехали молча весь путь. Западное кладбище встретило нас ржавыми чугунными воротами, палящим августовским солнцем и густым запахом нагретой за день земли и полыни.
У центрального входа, прислонившись к облупленной ограде, стояла Татьяна Малевская. Её щуплая, миниатюрная фигурка терялась в огромной, будто с чужого плеча, футболке и широких шортах. Светлые волосы выбивались из-под кепки, обрамляя бледное, напряженное лицо.
Увидев, что из машины выхожу я, она выпрямилась. Её лицо исказилось от разочарования и явного недоверия.
— Вы? — нахмурилась она. — Вот уж кого, а вас точно ожидала здесь увидеть в последнюю очередь.
Она враждебно скрестила руки на груди и добавила:
— Решили меня запугать? Вы настолько низки, что обманом вызвали на кладбище из-за той статьи? Ну уж нет! Ничего у вас не выйдет!
Она выхватила телефон из кармана, наставила его камеру на меня, будто пистолет:
— Сейчас же стрим запущу! Весь город будет знать, как наш глава решает проблемы!
— Прекратите это, — поморщился я. — Никакого обмана не было. У меня к вам действительно серьёзный разговор.
Малевская на миг растерялась, но телефон опускать не спешила.
— Мне сказали, встреча будет с человеком, который знает о моём отце, — она недоверчиво уставилась на меня.
— Разговор действительно будет об отце, — кивнул я. — И вести его лучше не здесь. Пойдёмте.
Она метнула короткий, оценивающий взгляд на Максима, который замер в двух шагах, поправила кепку и, наконец, кивнула. Мы двинулись вглубь кладбища. Максим шёл сзади, его тихое присутствие ощущалось спиной. В какой-то степени это раздражало, привык я работать в одиночку, но сейчас безопасность и осторожность были важнее.
Мы шли по петляющим дорожкам меж старых, покосившихся памятников и оград. Участок четырнадцать оказался в самом глухом углу, у задней кирпичной стены, за которой уже начинался частный сектор.
Мы свернули на узкую, почти заросшую травой аллейку. И я замер.
Простой гранитный памятник. Камень уже покрылся серым лишайником, но буквы читались отчётливо:
«СЕРОВ ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ 5.11.1944 — 12.06.1982»
Чуть ниже была выбита строчка:
«Твой подвиг не забыт, твоя честь — пример».
Я смотрел на свою могилу. Время сплющилось в тонкую плёнку, отделяющую «тогда» от «сейчас». Я, Евгений Серов, майор милиции, погибший в восемьдесят втором, лежал здесь, под этими двумя метрами земли. И я же, теперь Евгений Михайлович, мэр этого города, стоял над собственным прахом. Воздух стал густым и липким.
На гранитном цоколе лежали подвявшие гвоздики. Плита перед памятником была чисто выметена, на ней не было ни опавших листьев, ни хвои, в отличие от соседних захоронений. За могилой явно ухаживали.
— Странно, что вы остановились именно возле этой могилы, — Таня настороженно покосилась на меня.
— Почему странно?
Она отступила на шаг, смущённая и удивлённая.
— Мои дедушка с бабушкой. Они всегда сюда приходили, пока были живы. Бабушка приносила цветы, дедушка подметал, поправлял оградку. Говорили, что должны. Что этот милиционер был хорошим, честным человеком, — она вздохнула, грустно улыбнулась, присела, вырвав клочок травы у могилы, а после продолжила: — Он спас бабушку и маму. Мою маму. А вот теперь, когда бабушки с дедушкой не стало, мы с мамой сюда ходим, приглядываем. Вот буквально неделю назад у бабушки была годовщина, мы и сюда к майору Серову заглянули.
Я непонимающе мотнул головой, хотя внутри всё перевернулось. Картина складывалась с жесткой, непостижимой ясностью.
— Твой дед, — медленно проговорил я. — Его звали Семён Люблин?
Глаза Тани округлились. Она молча и настороженно кивнула, будто пойманная на чём-то.
— А бабушку? — спросил я, хотя в голове уже складывалась цельная картина.
— Бабушку звали так же, как и меня. Меня в её честь назвали, — Таня нахмурилась, её пальцы нервно сжали края широкой футболки.
— Серов спас твою беременную бабушку? — уточнил я, уже не сомневаясь в ответе. — А потом они с Люблиным получается поженились.
Лицо Тани стало совершенно недоуменным. Она отступила ещё на шаг, наткнувшись на оградку соседнего захоронения.
— Откуда это вы?.. — она недоговорила, а так и застыла, глядя то на меня, то на могилу, а затем, скрестив руки на груди, недовольно поинтересовалась: — Вы что? Справки про меня наводили? Это что, какой-то больной психологический приём?
Я отрицательно покачал головой.
— Нет, просто так получается, что именно эта могила, — я кивнул на гранит, — непосредственно связаны с гибелью твоего отца.
— Что⁈ — Таня в ужасе округлила глаза. Её бледное лицо стало совсем белым, а губы задрожали. — Тело папы… нашли?
Я мрачно мотнул головой. Слова давались тяжело, каждое было гвоздём.
— Ещё нет. Но есть подозрения, что он может лежать здесь же. Рядом. И что твоего отца и Серова убил один и тот же человек.
— Нет… — прошептала Таня, качая головой, будто отгоняя наваждение. На её глазах навернулись слёзы, но она яростно смахнула их тыльной стороной ладони. — Это бред какой-то. Не может этого быть. Папа пропал тринадцать лет назад. А этот… этот майор погиб давным-давно. Какая здесь связь?
— Связь в цепи убийств, — тихо, но твёрдо сказал я. — Враг у нас один, Татьяна. Тот, кто убил твоего отца, скорее всего, убил и моего отца. И у меня есть улики.
Татьяна непонимающе уставилась на меня. В её глазах всё еще блестели слезы, но уже читалась не только боль, а жгучий, неутолимый вопрос. Тот самый, что гнал её в журналистику, заставлял копаться в грязном белье и писать опасные статьи. В её взгляде теперь горело то же, что когда-то горело во мне: неистовая жажда докопаться до правды. До самой чёрной, страшной, кровавой сердцевины. И отомстить.
— Я слушаю, — сказала Таня, резко