Он снова улыбнулся, и эта улыбка была лишена всякой надменности. Она была голой и... восхищённой.
— Ты не испугалась моей матери. Ты не испугалась разоблачения. И ты не испугалась этой книги. Ты единственный человек за долгие годы, кто посмотрел на наше наследие и просто... не увидел в нём ничего ценного.Я молчала, ошеломлённая. Я готовилась к битве, а он вручал мне трофей.
— Я не даю тебе её, чтобы ты учила легенды, — наконец сказал он, его голос стал тише и суровее. — Я даю тебе её, потому что это не сказка. Это летопись. И каждое слово в ней — правда. Правда о проклятии, которое тянется за моим родом. О силе, за которую мы платим страшную цену. И о причине, по которой моя мать так отчаянно пытается найти мне «подходящую» жену — не для продолжения рода, а для того, чтобы найти того, кто сможет разорвать эту цепь. Или хотя бы выдержать её тяжесть.
Он наконец взял книгу из моих онемевших рук, его пальцы ненадолго коснулись моих.
— Ты сказала, что не испугалась. Так вот, — он постучал корешком по своей ладони. — *Вот* то, чего стоит бояться по-настоящему. Не сплетен матери, не долгов твоей семьи. А этого. И мне... — он запнулся, отводя взгляд, — мне нужно было знать, что ты не отшатнёшься. Даже если пока не веришь.Я стояла, не в силах пошевелиться, пытаясь переварить его слова. Проклятие? Наследие? Всё это было похоже на бред. Но в его глазах, впервые с момента нашего знакомства, не было и тени насмешки или игры. Была только голая, пугающая правда.
И эта правда была в тысячу раз страшнее любой лжи.
Я стояла, ощущая, как почва уходит из-под ног — и на этот раз не метафорически. Воздух в библиотеке, казалось, загустел до состояния сиропа, и каждый вздох давался с трудом. Слова Кэлтана висели между нами — тяжёлые, невероятные, пахнущие безумием.
— Правда? — наконец выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло и неуверенно, словно принадлежал не мне. — Ты... ты действительно веришь в это? В договоры со Смертью? В проклятия?
Он не ответил сразу. Вместо этого он повернулся и отнёс книгу к массивному дубовому столу, заваленному картами и свитками. Он положил её с такой осторожностью, словно это была не книга, а живое, хрупкое существо.
— Вера здесь ни при чём, — произнёс он, глядя на потёртый переплёт. — Это не вопрос религии или суеверий. Это... факт. Как то, что земля вращается вокруг солнца. Ты можешь не верить в гравитацию, но это не помешает тебе упасть, если ты оступишься.
Он обернулся ко мне, и в его глазах я увидела не фанатичный блеск, а глубочайшую, выстраданную усталость. Усталость человека, который слишком долго нёс на своих плечах знание, слишком тяжёлое для них.
— Моя мать... её проверки, её одержимость «чистотой» крови и подходящей партией... это не снобизм, Эйра. Это отчаяние. Она ищет не просто невесту. Она ищет ключ. Или, на худой конец, жертву, которая не сломается в первую же лунную ночь.
От этих слов по моей коже побежали мурашки. «Не сломается».
— Что... что происходит в лунную ночь? — спросила я, и сама удивилась, что вообще задаю этот вопрос. Я должна была смеяться, злиться, требовать прекратить этот абсурд. Но что-то в его тоне, в этой гнетущей атмосфере библиотеки-усыпальницы, заставляло меня слушать.
Кэлтан отвернулся.
Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое — не расчётливый интерес охотника, а любопытство учёного к уникальному образцу.
— Мне нужно, чтобы ты оставалась такой. Непреклонной. Не впечатляющейся. Ты — мой единственный шанс.— Шанс на что? — прошептала я. Моя голова шла кругом. Всё переворачивалось с ног на голову. Враг становился союзником, фарс — трагедией, а циничное пари — последней надеждой.
— Пройти через это и остаться человеком, — тихо ответил он. — И, возможно, однажды... рассказать эту историю кому-то ещё. Если я не смогу.
В этот момент тяжёлая дверь библиотеки с лёгким скрипом приоткрылась. В проёме показалась горничная, почтительно склонившая голову.
— Господин Кэлтан, леди Серафима просит вас к себе. По срочному вопросу, касающемуся вечернего приёма.
Миг — и маска вернулась на место. Изгладилась вся усталость, вся серьёзность. В его позе вновь появилась привычная надменная расслабленность, а во взгляде — насмешливый блеск.
— Конечно, — сказал он голосом, полным светской учтивости, который так контрастировал с тем, что звучал здесь минуту назад. — Передай матери, что я сейчас буду.
Он повернулся ко мне, и его взгляд скользнул по мне оценивающе, словно проверяя, на месте ли броня.
— Отдохни, моя дорогая невеста, — произнёс он громко, нарочито сладко. — Вечером нас ждёт ещё более увлекательное представление. Постарайся не разочаровать.И, бросив на меня последний быстрый взгляд — в котором мелькнуло предупреждение, просьба и что-то похожее на извинение, — он вышел, оставив меня одну в огромной, безмолвной библиотеке.
Я стояла, прислонившись к стеллажу с книгами, пытаясь перевести дух. Пахло пылью, тайной и страхом. Проклятие. Ключ. Жертва.
Он не солгал. Я чувствовала это каждой клеточкой. Всё это было правдой. И эта правда была в миллион раз страшнее, чем любая ложь, в которую он заставлял меня играть.
И самое ужасное было то, что теперь я была частью этого. Не зрителем. Не актрисой. А участницей. И от моего следующего шага зависело уже не только моё благополучие, но, возможно, и его жизнь. Или его душа.
Дверь за ним закрылась с тихим, но окончательным щелчком. Я осталась одна в гробовой тишине библиотеки. Давящее молчание, нарушаемое лишь потрескиванием поленьев в камине, звенело в ушах громче любого крика.
Мои ноги сами